Скрижали бессмертных богов

Только к вечеру совершенно измотанная Кася отдала себе отчет в том, что ей так и не удалось поговорить с Бикметовым. Она видела Рината издалека: лицо его было мрачным, а в глазах светился непонятный огонек. Но, честно говоря, ей было совершенно не до того, что творилось в душе тюрколога. Больше всего ее интересовало содержимое ларца. Ее удивляло одно: если пожилой археолог явно расстроился, увидев содержимое ларца, то Черновицкий и Артамонов пришли, наоборот, в восторг. Конечно, первый надеялся найти что-то подобное скифскому золоту, а никак не каменные таблички, обмотанные пергаментом со странным текстом на тюркском и древнееврейском языках. Получалось, Черновицкий и Артамонов знали, что нашли, и, следовательно, знали, что искали. Этой ночью ей никак не удавалось заснуть. Все происшедшее сегодня не желало выходить из головы. Вскрик рабочего, наткнувшегося на саркофаг Булана, распавшиеся на глазах останки и, наконец, ларец со странным свертком внутри! Она уже передала информацию Рэйли. Правда, сама не зная почему, не стала посылать снимок оборотной стороны пергамента. В конце концов, то, что ей показалось планом, могло быть на самом деле всего лишь следами плесени и накопившейся за века пыли. Она предпочла сначала разобраться со всем сама. Так и не справившаяся с бессонницей Кася выкарабкалась из палатки и присела рядом с потухшим костром. Посмотрела на светящийся циферблат наручных часов. Два часа ночи. Чертыхнулась – снова придется кофе накачиваться до одури, чтобы на ходу не засыпать. Она встала и прошлась. Ночная прогулка под луной и в одиночестве – почему бы и нет? Но далеко уходить не хотелось. Она сделала круг по лагерю. Поколебалась перед палаткой Бикметова. Он явно не спал, сквозь палаточный брезент пробивался свет. Но, взвесив «за» и «против», решила в гости не напрашиваться. Кто знает, как тюрколог расценит ее ночное вторжение? Поэтому она присела у потухшего костра рядом с палаткой Черновицкого. Изнутри доносились два мужских голоса и звон стаканов. Кася не любила подслушивать, но любопытство взяло верх.

– Ну что, Антон, наша взяла! – послышался торжествующий голос Артамонова.

– Наша взяла, Влад!

– Я тебе честно скажу, Антон, я уже и верить перестал, – слегка подвывая, произнес заместитель начальника. Голос его был пьяным, его явно потянуло на откровения.

– Да меня самого сомнения все больше и больше одолевать стали, – голос Черновицкого, напротив, был четким: похоже, или он лучше переносил алкоголь, или гораздо меньше пил.

– Да мы почище культуры Винча и Фестского диска нашли! Надо информацию в Интернет сбросить, может, кто-то что-то подобное уже находил?!

– Я же четко сказал: никакой информации в Интернете, мы должны сами все сначала проверить!

– Да что у тебя за мания все в секрете держать! А мне так очень даже хочется некоторые рожи увидеть! Как Петровский с Клеповым локти себе кусать будут. Приглашали ведь их, а не поехали! – вновь торжествовал Артамонов.

– Знаю, что отказались. Видишь ли, им другое, более выгодное, дело предложили! И зло на них берет, и глядеть стыдно, мужики-то знакомые, столько лет вместе, нормальные такие мужики, а совсем одурели, как червонцем поманили!

– Тут не одуреешь, – задумчиво произнес Артамонов, – да и без червонцев в жизни никуда.

– Твоя правда, такая жизнь сейчас пошла.

– Почему только сейчас? – удивился Артамонов.

– Тридцать лет назад, когда я еще студентом был, мне все представлялось несколько иначе. Главное было – заниматься любимым делом, а все остальное должно было приложиться.

– Конечно, тогда прилагалось, университетский профессор как сыр в масле катался: зарплата в четыреста-пятьсот рублей, когда средний заработок чуть за сто переваливал, квартира от государства. Только занимайся любимым делом!

– Другие времена, другие нравы, – усмехнулся Черновицкий.

– Это точно…

Голоса замолчали. Кася пристыженно привстала и как можно тише отошла от палатки. В палатке Бикметова продолжал гореть свет: тюрколог, похоже, на покой отправляться не торопился. Она сделала еще один круг, и ноги сами собой принесли к давешней палатке. Ни начальник, ни его заместитель спать, вероятно, не собирались. Разговор «за жисть» перешел на новую стадию – «о бабах».

– Антон, я тебе повторяю: главное в семейной жизни – терпение. Не любовь, не страсть, а терпение. Любовь долго продолжаться не может, года два прожил в любви – и конец. «Любовная лодка разбилась о быт, ничто не забыто, никто не забыт». И вот именно тогда семейная жизнь вступает в тот период, когда только терпение и может спасти. Иначе так и будешь жить: от развода до развода, – философски заметил Артамонов.

– Тебе хорошо о терпении рассуждать, твоя Люська роман очередной купила и рада, а от моих томиком заграничной любви за сто целковых не отмашешься! Жене без подмосковной дачи жизнь не мила, а дочерям – без Гуччи, Армани и последней модели мобильника Apple. Иногда думаю: самому, что ли, в могильник какой-нибудь залечь или в отшельники податься?