Скромный герой

«Она тоже напугана», — понял Ригоберто. Его супруга улыбалась, но он явственно различал бегающий огонек в ее глазах и беспокойство, проявлявшее себя в привычке то и дело потирать руки. Бедная Лукреция. Она лишилась не только долгожданной поездки в Европу. Добавилась еще и эта скандальная история. Старый Исмаэль продолжает свое медовое путешествие по Европе и не дает о себе знать, а в это время в Лиме его сыночки до невозможности портят жизнь Нарсисо, ему самому и Лукреции, да и в страховой компании все донельзя возбуждены.

— Ригоберто, да что с тобой? — изумилась донья Лукреция. — Кто в одиночку смеется, свои грехи вспоминает.

— Я смеюсь над Исмаэлем, — объяснил Ригоберто. — У него как раз заканчивается медовый месяц. А дедушке уже за восемьдесят! Я проверил: ему действительно столько лет. Chapeau!^[48] Понимаешь, о чем я, Лукреция? С такими дозами виагры его мозг иссохнет — и заявление гиен о старческом слабоумии окажется правдой! Наверняка его Армида — сущая бестия в постели. Она его высушит!

— Не будь пошляком, Ригоберто, — притворно оскорбилась Лукреция и тоже рассмеялась.

«Хорошая мина при плохой игре», — с нежностью подумал Ригоберто. В эти дни его жена не выказывала никаких признаков слабости, а ведь бессовестная кампания близнецов шла полным ходом, дом наполнялся судебными и полицейскими повестками и дурными новостями, худшей из которых была следующая: близнецам при помощи грязной игры удалось запустить в страховой компании разбирательство по поводу пенсии Ригоберто. Да, Лукреция горячо поддерживала его решение не поддаваться шантажу гиен, сохранять верность начальнику и старому другу.

— Единственное, что меня беспокоит, — это что Исмаэль нам до сих пор не позвонил и ни строчки не черкнул, — заметила Лукреция, прочитав мысли супруга. — Тебе это не кажется странным? Он вообще представляет себе, какие напасти на нас обрушились по его вине? Знает, что происходит с беднягой Нарсисо?

— Он все знает, — заверил Ригоберто. — Арнильяс держит его в курсе. По словам адвоката, они общаются каждый день.

Доктор Клаудио Арнильяс, проверенный годами адвокат Исмаэля Карреры, теперь сделался посредником между Ригоберто и его бывшим шефом. Он передавал, что Исмаэль и Армида путешествуют по Европе и очень скоро вернутся в Лиму. Адвокат уверял, что весь план сыновей Исмаэля (расторжение брака и получение от страховой компании свидетельства о недееспособности и старческом слабоумии Исмаэля) обречен на грандиозный провал. Исмаэлю достаточно будет просто появиться в Лиме, пройти надлежащий осмотр у врачей и психологов — и обвинения его сыновей рухнут под собственной тяжестью.

— Но если так, доктор Арнильяс, я не понимаю, почему он до сих пор этого не сделал, — воскликнул Ригоберто. — По Исмаэлю этот скандал бьет куда больнее, нежели по нас.

— Хотите, чтобы я вам объяснил? — оживился доктор Арнильяс. Лицо его приняло макиавеллическое выражение, большие пальцы он засунул под подтяжки редкостной расцветки. — Потому что он хочет, чтобы близнецы продолжали растрачивать то, чего у них нет. Денежки, которые они занимают тут и там, чтобы платить своей армии сутяг и крючкотворов, кормящихся при суде и при полиции. Этот ход господин Каррера просчитал как надо. Теперь вам ясно?

Дону Ригоберто теперь было замечательно ясно, что ненависть Исмаэля Карреры к его сыновьям-гиенам с того самого дня, когда он узнал, что они ждут не дождутся его смерти, превратилась в беспощадную болезнь. Прежде он ни за что бы не поверил, что Исмаэль, такой миролюбивый, способен на подобную мстительность, тем более по отношению к собственным детям. Неужели и Фончито когда-нибудь возжелает смерти отца?

— А кстати, где сейчас наш мальчуган?

— Он ушел вместе с Курносым Пессуоло, думаю, что в кино, — ответила Лукреция. — Ты не заметил, что вот уже несколько дней, как он стал выглядеть лучше? Как будто позабыл про Эдильберто Торреса.

Да, Фончито уже около недели не встречался с этим загадочным персонажем. По крайней мере, так он сам говорил, а Ригоберто до сих пор не слышал от своего сына ни единого лживого слова.

— Из-за всей этой суматохи мы лишились долгожданного путешествия, — вздохнула донья Лукреция, внезапно погрустнев. — Испания, Италия, Франция. Как жалко, Ригоберто. Я об этом давно мечтала. И знаешь почему? Во всем виноват ты. Ты, словно маньяк, расписывал мне это путешествие во всех подробностях. Походы по музеям, на концерты, в театры, в рестораны. Ну что ж, ничего не попишешь, как-нибудь переживем.

Ригоберто кивнул в знак согласия.

— Это всего-навсего отсрочка, любовь моя, — утешал он жену, целуя ее волосы. — Раз уж нам не удалось поехать весной, поедем осенью. Это тоже замечательная пора: деревья стоят все в позолоте, листья ковром устилают улицы. И для оперы и концертов — лучший сезон.

— Ты думаешь, к октябрю история с гиенами завершится?