Скрытая бухта

– Защитить меня?! Меня! Нет… скажем так, у нас возникли разногласия. Кое-что, что я сделала, ей не понравилось. Она не должна была ни о чем узнать, но та маленькая… – она помешкала, словно подыскивая слово, – да, та маленькая шалость отдалила сестру от меня. Она решила, что хватит мне заботиться о ней, и это когда я уже положила мир к ее ногам. Моя милая Хана. Понимаете ли, для Ханы я уже лет сорок как мертва, но стоило возникнуть проблемам, она тотчас кинулась к Папочке Лису, – видите, сколь силен зов крови? И я поступила так, как и положено старшей сестре, – позаботилась о ней и защитила, как делала всегда. А кто защитит вас, лейтенант?

Валентина не повелась на ее провокации. Она сделала еще шаг. Ривейро и Сабадель встали у нее за спиной.

– А Хуан Рамон Бальеста? Вы отправили сестру Пилар в больницу Святой Клотильды припугнуть его?

– Вы меня разочаровываете. Вы правда считаете, что королеве пристало терять время на пешку? На какую-то там жалкую шестерку? Некоторые люди выделяются среди прочих, потому что наделены каким-никаким достоинством и принципами, которые я уважаю… Бальеста, в отличие от Однорукого, никогда не предавал моего брата. Я как-то с ним побеседовала и объяснила, что не стоит путаться под ногами у нашей семьи, но я сразу поняла, что это было излишне, что он человек достойный. Зачем бы мне на него тратить время?

– А Оливер Гордон? Он ведь ваш внучатый племянник. Разве вы не имеете отношения к угрозам, которые он получал?

Клара удивленно приподняла брови:

– Кто-то полез к детенышу? Я и не знала. Я не читала газет с того дня, когда Хана, моя дорогая Хана покинула нас. Любопытно было взглянуть на него, вылитый дед. – Она растянула губы в злой улыбке.

– Оливер похож на Игнасио Чакона?

– Знаете, что меня удивляет? – Клара проигнорировала ее вопрос. – Что вы так скоро до меня добрались. Неужто судье удалось получить ордер, миновав епархию? Какой смельчак – противостоять монашкам из закрытого ордена.

– Тетраоксид свинца, который вы используете для реставрации “Вознесения святого Франциска”, оставил заметный след на телах Педро Саласа и Давида Бьесго. Он и привел нас в вашу мастерскую и к вам. Доказательства весомые. Мне придется арестовать вас, Клара. Протяните руки, наручников под вашим одеянием видно не будет, сделаем все без лишнего шума. Пожалуйста, встаньте.

Клара улыбнулась:

– Так это сурик привел вас сюда? Я еще тогда, в первый раз, поняла, что вы не такая безнадежная тупица, как прочие. Будь я из вашего поколения, глядишь, могла бы тоже работать в подобном месте. Полицейский из меня получился бы отменный. Но не всем выпадает счастье родиться в золотую эпоху. Время мое на исходе. Неплохая получилась прогулка. Fatum fatis ego perea.

– Что?

– “Пусть вершится судьба, хоть я и умру”, – сказала она с усмешкой, глядя Валентине прямо в глаза. Не отводя взгляда, взяла в руки чашку и сделала глоток.

Валентина осознала свою оплошность.

– Черт! “Скорую”! Срочно! – закричала она, выбивая из руки Клары чашку.

Старуха заваливалась набок. Ривейро успел ее подхватить, а ничего не понимающий Сабадель звонил в “скорую”.

– Поверить не могу, – бормотала Валентина. – Она же вливала в себя яд с той минуты, как мы появились, а я ничего не поняла. Черт, черт, черт! И как только я не сообразила?

– Гребаный тис. Она выпила яд прямо у нас перед носом! – Ривейро пытался просунуть пальцы ей в рот, чтобы вызвать рвоту, но все без толку.

Тело настоятельницы задергалось в конвульсиях. Смерть забирала ее, и не было зрелища более мрачного и отталкивающего, чем умирающая убийца в монашьем облачении на фоне “Вознесения святого Франциска”. Конец наступил через две минуты. Мастерскую наводнили полицейские. Клара, мнившая себя другой, отличной от тех, кого она именовала “людишки”, умерла в окружении незнакомцев.

Дневник (18)

Меня раскрыли, я знаю. Они придут за мной, даже не подозревая, что я сама позволила им подойти ближе. Все так обескураживающе просто. Тебе, получатель моих слов, я позволяю дышать воспоминаниями, тебе я дарую этот дневник, чтобы стало понятно, кто такой Папа Лис, заботящийся о лисятах, о своей родной крови. Я не знаю, кто ты – может, та лейтенант полиции с разноцветными глазами и цепким взглядом, а может, одна из моих сестер-францисканок. Мне нет дела до того, кто обнаружит и прочтет мои воспоминания. Я всего лишь хотела освободиться от этой ноши. Но не сомневайся: моя совесть чиста и спокойна. Я не оправдываюсь. Я демонстрирую свою власть. Сможешь ли ты различить что-то еще, кроме того, что лежит у самой поверхности? Я верю в чудо.

Меня назовут злобной, бесчувственной, исчадием ада. Но это лишь вопрос перспективы. Оспаривать базовые инстинкты выживания – удел дураков. Как будто ты не сделаешь все, абсолютно все возможное, чтобы спасти себя или спасти от бездны плоть от плоти твоей, единственного дорогого для тебя человека? Разве уж так важны жизни, оборванные ради этого? Разве на войне люди не убивают, ища собственного спасения?