Скрытая угроза

Когда Сара открыл дверь следственной камеры пограничного котроля аэропорта Бен-Гурион, была пятница, канун Йом Кипура, и часы показывали семь часов девять минут. Авраам увидел, как пошла вниз ручка двери, а потом в проеме показалось лицо Хаима, который его узнал и, когда дверь закрылась, отвернулся. Перед этим инспектор успел впервые на мгновение увидеть его сыновей. Старший мальчик был высоким и худеньким, по виду почти подростком. Лицо у него было смуглым, а глаза – узкими и удлиненными. У младшего сына были длинные каштановые и гладкие волосы и не настолько чужестранные, как его у брата, глаза.

Не такими рисовал их себе накануне в воображении Авраам, когда представлял себе, как их ведут в самолет, а он протягивает к ним руку, но не может дотянуться.

Он сидел на стуле лицом к двери, чтобы перехватить взгляд Сары, когда дверь откроется.

В этом взгляде отражались шок и страх, и Авраам подумал, что эти чувства сразу выдают Хаима.

Инспектора не было в следственной камере, когда отец Офера Шараби сломался под тяжелым натиском Шрапштейна и признался в том, что убил сына, но Авраам не сомневался, что и в его глазах стоял тот же ужас. Сара тоже не смог от него ускользнуть. Он попался в ловушку, которую ему расставили, и теперь был в руках инспектора. Авраам не собирался его отпускать, пока не поймет, что он сотворил с женой и что собирается сделать с детьми. А главное, зачем. На этот вопрос ответа еще не было, а без него невозможно было снять вопрос, что Хаим сделал и каковы его планы.

Инспектор выждал, пока Сара не поймет, что ему нужно сесть напротив него, а потом очень медленно, хорошо продуманным жестом вынул из папки увеличенную фотографию Дженнифер Салазар и, не говоря ни слова, положил ее на стол. Ему вспомнилось, что когда они в прошлый раз вот так сидели друг напротив друга в участке, он испытывал к Хаиму жалость. Тогда Авраам представлял себе пожилого отца, ведущего сынишку в детсад, рядом с родителями, которые на много лет его моложе. Его сын вернулся из садика со следами побоев и ссадин, и он попытался поговорить об этом с Хавой Коэн, но та унизила его в глазах детей и родителей и отказалась его выслушать. Только несколько дней спустя Сара превратился в главного подозреваемого по делу о муляже взрывного устройства, подброшенном воспитательнице, и Авраам взглянул на него другими глазами, когда следовал за ним по центру города и видел, как он входит в турагентство. Инспектор попытался представить себе, как Хаим ночью поджидает Хаву Коэн в Южном Тель-Авиве и нападает на нее, дав волю своей жестокости, и ему удалось нарисовать в своем воображении такую картину, потому что у Сары был мотив. Но он ошибся – нападение совершил не Хаим, а Амос Узан. Так что теперь нужно было представить себе, что Сара совершил нечто другое. Понять, способен ли он причинить зло своей жене и по какой причине, а главное, собирался ли он причинить зло своим детям. И может быть, именно оттого, что он знал так мало, Авраам испытывал необходимость проявлять самоуверенность. Начало допроса инспектор повел прямо и агрессивно. Он обрушился на подозреваемого, чтобы сбить его с ног. Он делал паузы и растягивал их, чтобы вызвать в Хаиме страх и растерянность. Первый вопрос был задан только в семь часов тринадцать минут.

– Где ваша жена? – спросил Авраам.

Сара ничего не ответил. Какое-то время оба молчали, а потом инспектор сказал:

– Я абсолютно уверен, что вам известно, где она находится.

Хаим сидел напротив с застывшим лицом, неподвижно. Взгляд его крутился по столу, но избегал глядеть на фотокарточку, лежащую перед ним.

Второй вопрос Авраам задал в семь часов шестнадцать минут.

– Вам не важно, что с вашими детьми? Пусть себе ждут? – тихо спросил он, и Сара озадаченно взглянул на него, будто не помнил, что еще несколько минут назад с ним были дети.

* * *

Была одна вещь, которая в то утро смутила Авраама: когда первое потрясение улеглось, Сара показался ему не таким напряженным, каким был на допросе в участке. Тогда в его лице чувствовались настороженность и нервозность, а сейчас оно было почти безмятежным. На нем были коричневые матерчатые брюки на ремне и тонкий темно-зеленый свитер, под которым была надета застиранная белая на пуговицах рубашка с потрепанным воротом. На многочисленные вопросы про жену, заданные ему Авраамом в начале допроса, арестованный просто не прореагировал. И лишь на вопросы об их жизни вообще он ответил коротко, но без страха. В глазах инспектора это молчание и смиренность говорили о том, что он не ошибся. Хаим ни разу не вскипел из-за того, что его задержали, даже когда допрос затянулся и стало понятно, что рейс упущен, а кроме того, он не спросил, за какой проступок его задержали или где его дети. Авраам подумал, что обычно такая апатия нападает на допрашиваемого после того, как тот уже пойман. Саре больше не нужно было вилять. Он затаился в своем молчании, как в пещере, и ждал надвигающейся бури. И вызволить его оттуда Аврааму не удавалось. В тот день – точно нет.