Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы

Анатоль скрывает свой вынужденный брак с одной из своих жертв; Наташа уже обручена с князем Андреем. Лжец, обманщик, Дон Жуан, соблазнитель Анатоль является нарушителем границ. Инцест – это пересечение границ или, может быть, если речь идет о сиблингах, об отсутствии границ, что указывает на порочность не просто потому, что это запрещено, а потому, что другой не является «другим»; нет признания потребностей, чувств, места другого человека; нет ответственности, только избыточное поглощающее соблазнение. Наташа, которая избегает участи быть соблазненной благодаря вмешательству ее троюродной сестры Сони, в конечном итоге выйдет замуж за Пьера, вдовца Элен. Благодаря своим отношениям со своим соблазнителем Анатолем и своим мужем Пьером, она, таким образом, становится антагонистом Элен. Элен спит со своим братом Анатолем, выходит замуж за Пьера и разводится с ним, чтобы попытаться выйти замуж за одного из любовников и не может решить, за которого именно. И у Элен, и у Наташи были (или почти были) незаконные отношения (инцест, предполагаемое двубрачие, неверность) с одним человеком (Анатоль) и брак с другим (Пьер). Узкая черта отделяет добро (Наташа) от зла (Элен), но она является критической и указывает, что инцест с родным братом означает пересечение этой черты (см.: Mitchell, 2003).

В романе «Грозовой перевал» Эмили Бронте (1847) Кэтрин Эрншо и Хитклифф – неродные брат и сестра. Поскольку они не являются кровными родственниками, Бронте может изобразить почти мистический экстаз сиблингового союза, в котором двое становятся одним. Отец Кэтрин пообещал принести подарки своим двум детям, Хиндли и Кэтрин, по возвращении из поездки в Ливерпуль. Вместо этого он подбирает брошенного цыганского мальчика, которого называют именем умершего ребенка, родного брата его детей, Хитклиффом. Кэтрин и приемный Хитклифф становятся неразлучны. Степень их страсти и влечения свидетельствует о том, что Хит-клифф, «замещающий» ребенок (Sabbadini, 1988), «пришел с того света»; стремление к мертвому лежит в основе их отношений. После ранней смерти родителей Хиндли, старший брат из-за ревности унижает Хитклиффа, превращая его в слугу. Якобы именно по этой причине Кэтрин не может выйти за него замуж, но они продолжают жаждать друг друга. После социально приемлемого брака с соседским помещиком Кэтрин умирает в родах. Союз, которого она жаждала с Хитклиффом, станет возможным только после его смерти: говорят, что их призраки видят бок о бок бродящими по болотам. Известное описание Кэтрин их отношений может служить иллюстрацией экстатического единства брата и сестры: «Он больше я, чем я сама. Из чего бы ни были сотворены наши души, его душа и моя – одно и то же» (Bronte, [1847], p. 92).

Рис. 5. Патрик Бренуэлл Бронте (прототип Хитклиффа). «Сестры Бронте» (Энн, Эмилия и Шарлотта) (ок. 1834). Национальная портретная галерея, Лондон

Когда нарциссический ребенок зачинает нового ребенка, он воображает, что тот будет больше им самим, чем он сам; ожидаемый ребенок будет своего рода дополнением к желанной грандиозности ребенка. Мы можем видеть это у пары близнецов: хотя между ними может разворачиваться борьба за выживание, один может также использоваться как дополнение: «Я – это мы», «нас двое, и только один ты». После смерти близнеца нарциссизм выжившего заметно уменьшается (Engel, 1975). Но то, как Бронте видит любовь «близнецов» Кэтрин и Хитклиффа («Он больше я, чем я сама»), выдвигает на первый план разные роли, которые играет смерть в сиблинговом инцесте: как будто блаженство «два в одном» может быть достигнуто только тогда, когда оба мертвы, но мертвый брат также приблизил любовь. Инцест – это также пакт, согласно которому оба могут выжить, если станут одним целым; это как бы приходит на смену борьбе за выживание, в которой один должен умереть. Выйдя за пределы романа, можно сказать, что, любя приемного брата Хитклиффа до такой степени, что она стала им самим, Кэтрин «снимает» чувство вины, которое она неосознанно чувствовала как ребенок, который выжил и/или заменил своего мертвого брата; и Хит-клифф своей страстью к ней также смягчает свою «идентичную» вину за то, что он оставшийся в живых замещающий сын, который для родителей занял место мертвого ребенка. Кэтрин и Хитклифф психически одинаковы – оба выжили, и, поскольку Кэтрин родилась после смерти ее естественного брата, оба являются замещающими детьми; это то, что делает каждого из них больше: бессознательно переживая вину, каждый из них вбирает в себя и другого. На примере этого романа мы можем видеть, что вина, которая, согласно Кляйн, часто присутствует в клинической картине сиблингового инцеста, может быть связана не с воображаемым насилием над родителем, как утверждала она, а с пониманием того, что собственное выживание возможно только при смерти другого ребенка. Значит ли это, что смерть присутствует во всех сиблинговых инцестах? Я думаю, что да.