Скрытая жизнь братьев и сестер. Угрозы и травмы

Эйслер и Лакан видят признаки латентной гомосексуальности в различных действиях мужчины-вагоновожатого. Я думаю, что это неправильно; это не вполне точный анализ тех отношений, которые описаны в его истории болезни. Как и в случае гетеросексуальности, мы не можем наверняка сказать, что это отношения идентификации (одинаковости) или выбора объекта (различия). Гомосексуализм подразумевает выбор объекта, даже если основой является биологическая однополость. Гомосексуализм и истерия четко различаются на практике, но в анализе их часто путают. Истерия, в отличие от гомосексуализма, предполагает репликацию, но не реальную возможность выбора объекта. Эйслер понимает это отсутствие выбора объекта как нарциссический аспект беременности вагоновожатого: он хочет иметь такого же мальчика.

На самом же деле, безусловно, мы имеем дело не только с придуманной беременностью, но и с партеногенетическими фантазиями о самовоспроизводстве⁴. Явная гомосексуальность, на которую так часто ссылаются в случаях мужской истерии, напротив, является сексуальностью без выбора объекта; она происходит от идентификации с ребенком, с матерью или с обоими одновременно, например, как имитация ребенком беременности и даже родов. Яркая сексуальность или кажущаяся женственность – это проявление схожей идентичности. Это связано с сепарационной тревогой и, более того, с тем, что воспринимается как угроза уникальному существованию субъекта⁵. Уничтожение Я субъекта, причиной которого является сиблинг, устанавливает тип идентификации, направленный на предотвращение потери матери: ребенок будет «единым целым» с матерью, повторяя ее и/или ее ребенка. Истерик становится похожим на мать (и/или на ее ребенка), чтобы не потерять ее.

Это не идентификация, смоделированная на репрезентации, которая сформировалась в результате признания потери, когда воображение и память заменяют отсутствующий объект. Это идентификация без репрезентации, палимпсест, часто называемый «слиянием». Слияние ребенка и матери в этой истерической идентификации может быть воспроизведено в более поздних отношениях между родителем и ребенком, когда ребенок вырастет и у него родится собственный ребенок. Однако это настойчивое стремление быть таким же, как мать, или таким же, как мать и дитя, настойчивое требование быть единым (или даже быть «единым целым», «единым» в мире, а не в конфликте) представляет собой психический отказ вступить в стычку, который аргументируется так: «Если меня не берут в расчет, почему я должен брать в расчет остальных?» (сиблинговая дилемма).

Вагоновожатый помнит волнение и восторг, с которыми его родители ожидали и приветствовали рождение его первой сестры. Как уже упоминалось, вполне вероятно, что к тому времени, когда ему было три года, в семье уже было три мальчика, а к тому моменту, когда ему исполнилось шесть, возможно, был еще один мальчик, выкидыш, или перерыв между детьми. Все это предполагает возможность того, что родители четырех (или трех мальчиков, с учетом перерыва в три года) надеялись, что родится девочка. В шесть лет он сам, возможно, с нетерпением ожидал появления сестры, но затем почувствовал, что она вытеснила его и как ребенка его родителей, и с точки зрения пола, который для окружающих означал ее схожесть с матерью, которую он не может потерять, с которой он поэтому идентифицируется и от которой требует признания собственной уникальности и важности.

Вернемся к сновидению вагоновожатого. Для меня особое значение имеет вторая часть сна. Яйца и анальные роды из первой части сна отсылают нас к партеногенезу – фантазируемому способу воспроизводства, не учитывающему гендер и занимающему центральное место в истерии. Плохо пахнущие крысы – это, безусловно, братья и сестры. У нас нет ассоциаций мужчины со своим сном, поэтому я могу использовать его только лишь для того, чтобы указать на забытый сценарий. Во сне друг пригласил вогоноважатого на свою семейную ферму. «Там он показал ему сначала конюшню, где можно было увидеть животных для разведения, размещенных в определенном порядке и помеченных в соответствии с именем и родословной» (Eisler, 1921, p. 285). Эти братья и сестры представляются как крысы, лошади, чучела, мертвые дети, буквы, вырезанные на прекрасном яйце, – эти объекты являются смещениями братьев и сестер, а не буквальными репрезентациями, и, следовательно, они имеют отличительный признак бессознательных процессов. Но следует также отметить, что вагоновожатый является самым старшим ребенком, на момент его рождения не было никаких сиблингов. И все же в его сне имеет место репликация, с которой пришлось бы столкнуться младенцу. Если птицы могут считать до пяти, какие числа могут зафиксировать младенцы на довербальной стадии? Я вспоминаю гордых родителей одной из моих крестных дочерей: ей было восемь или девять месяцев, когда во время одной из прогулок по полям Линкольншира она показала на небо и сказала «два»: в это время над ними пролетали два самолета!