Скрытые чувства (СИ)

    Только не красней, Лили! Только не красней. Поздно. Кажется, моей крови было все равно, и она прилила к щекам.

    Так, стоп.

    Вряд ли Берговиц намекает на то, что от яда шэм спасают эротические глюки…

    Озарение пришло мгновенно и видимо отразилось на моем лице, потому что мужчина удовлетворенно кивнул:

    — Слюна ящеров способна нейтрализовать любой даже самый сильнейший токсин.

    Слюна.

    Вот как именно обработал мою рану Берговиц.

    Просто обработал рану, ничего более, но мне снова стало жарко. И душно. Это была медицинская помощь, а меня перетрясло так, словно это был самый эротичный массаж в моей жизни. Все это было ну слишком интимно.

    А вот Берговиц уже принял свой обычный хладнокровный вид.

    — Я вызвал медиков. Они скоро прибудут и осмотрят вас, чтобы я мог убедиться, что все в порядке. А пока лежите здесь. Позже водитель отвезет вас домой.

    — Но…

    — Я даю вам три выходных, - перебил меня ящер, поднимаясь и тем самым показывая мне, что разговор подходит к концу. - До вторника набирайтесь сил, но на большее не рассчитывайте. Весь последующий испытательный срок вам придется работать без выходных. Вы должны везде сопровождать мою дочь.

    Даже не сомневалась в этом!

    — Кстати, о дочери, - напомнила я, когда Берговиц был уже на половине пути к двери. - Мой обморок помешал нам закончить разговор.

    — Вы можете выбрать любое здание в городе, лисс Рокуш, и сделать такой праздник, какой пожелает Фелиса. Но об особняке Камрин в пригороде и думать забудьте.

    По его тону я поняла, что это вопрос решенный, и решение обжалованию не подлежит. Что меня совсем не устраивало, но интуиция подсказывала - сейчас не время и не место, чтобы спорить. Да и нужно было подумать.

    О многом.

    — И еще, - мужчина обернулся в дверях. - Однорукие девушки меня не привлекают.

    Однорукие?

    Я уставилась на него во все глаза, но ящер уже вышел за дверь.

    Он что, только что пошутил?

    Медики приехали быстро (буквально через пять минут), сказали, что жить буду, и так же быстро отправили меня домой. Где я тут же бессовестно завалилась спать, а проснулась лишь на следующее утро.

    Если вчера на меня еще накатывала слабость, то сегодня я была полна сил: даже и не скажешь, что едва не отправилась в последний путь. До сих пор холодок пробегал между лопаток, стоило только подумать о том, что я чуть не умерла.

    А Берговиц меня спас.

    Правда, весьма специфическим образом, но это уже другое дело. Выбирать же не приходилось. То есть не суть важно, как спас, не должен был этого делать, но сделал, и на самом деле я была искренне ему благодарна.

    Только эти странные галлюцинации-фантазии не выходили из головы. С чего бы им взяться? Будем честны, я не то чтобы к ящерам не испытывала такого сильного влечения, вообще ни разу в жизни не хотела так сильно ни одного мужчину. Чтобы таять от его прикосновения и плавиться от поцелуев. Это по меньшей мере обескураживало.

    В общем, чем больше я об этом думала, тем противоречивее чувства охватывали меня. В одном я была уверена точно: фантазии на то и фантазии, чтобы ими оставаться, а флирт между мной и Ладиславом Берговицем пусть тоже останется флиртом.

    Как бы невероятно сильно меня к нему ни влекло, роман с боссом… То есть с отцом моего босса точно не для меня. Работа важнее.

    Кстати, о лакшаках.

    Из-за всей этой спасительной операции мне так и не удалось договориться с Берговицем насчет старинного особняка. Он сказал: любой дом в городе, кроме этого. Интересно, почему? Ведь он принадлежит деду Холли, а значит, они родственники, и владелец может позволить провести там маленькую вечеринку. Особенно учитывая то, что в доме, судя по всему, никто не живет.

    Может, в этом дело? И у Берговица, как и у отвергнутого поклонника Фелисы, владеющего арт-галереей, есть свои причины для отказа? Вроде семейной вражды. Ну или просто кто-то в последний визит спер у них декоративную ящерку из садовой композиции.

    Старые статьи в сети подсказали, что отец Берговица и дед Холли, были очень дружны, появлялись вместе на всяких благотворительных вечерах. Потом родители Ладислава, как и мать Холли, ушли в лучший мир, а дед стал все реже показываться на публике. Потом и вовсе передал все дела своему единственному внуку.

    Соломону Камрин.

    О нем в сети как раз было предостаточно, а фото так вообще - завались. Камрин даже несколько раз попадал на обложку журнала «Завидные холостяки Кирона». И я понимала, почему. Не считая богатства, тридцатичетырехлетний темноволосый ящер с лиловыми, как молодая листва, глазами (хотя я не была уверена, что это не фильтры), тонким аристократичным носом и чувственным ртом был настолько сексуальным, что даже я надолго залипла над его фотографиями. Отрезвлял только сам взгляд в камеру: Соломон смотрел так, будто считал, что весь мир принадлежит ему одному. Точка.

    Соломона Камрин папарацци очень любили. Ему присваивали романы с первыми красавицами Кирона, которых он менял с завидной регулярностью.

    — Ну у тебя и дядя, Фелиса, - пробормотала я вслух.