Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

Линев сумел купить вторую лошадь для своего хозяйства, не возбуждая подозрений. Еще двух лошадей мы решили купить в каком-нибудь отдаленном месте и забрать их в самый последний момент. Предварительная подготовка требовала изрядных денег, но еще больше требовалось для самого путешествия. Мы планировали добраться по Амуру до Николаевска или Владивостока, переправиться в Америку на каком-нибудь судне, а оттуда вернуться в Россию. Я знал, что могу получить необходимую сумму у своих родителей, но, чтобы не посвящать их в наши планы, требовалось придумать какое-нибудь подходящее объяснение того, зачем мне понадобились такие большие деньги.

Поблизости от Баргузина находится озеро Алга, на котором добывают сульфат натрия. Он использовался на стеклянном заводе для производства стекла, а двое наших товарищей – Окушко и Чашковский – делали из него мыло. Оно было очень низкого качества, но продавалось хорошо. Завод был оснащен самым примитивным оборудованием – например, котел позаимствовали из старой бани.

Я написал родителям, сообщив им, что по соседству нет мыловаренного завода, и попросив у них денег на его основание. Такой предлог не вызывал никаких подозрений, и исправник тоже очень одобрял мою идею, но весь план провалился из-за того, что я написал о „заводе“. Организация „завода“ показалась кому-то из высокого начальства опасным занятием, и он наложил вето на мой проект. Таким образом, наши мечты о резервном капитале не получили воплощения.

Эта неудача не обескуражила нас. Мы получили рекомендательное письмо на один из амурских рудников и планировали заработать там денег на дальнейшее путешествие. А в Америке нам ничто бы не помешало получить деньги из России. Линев надеялся, что даже в этом не будет надобности, так как у него где-то в Америке остался земельный участок, который за время его отсутствия наверняка поднялся в цене и может быть продан.

Тем временем наше положение в Баргузине становилось все более тяжелым. Часть администрации (начальник гарнизона и учителя) писала на нас доносы – вероятно, обидевшись из-за того, что мы не захотели сдружиться с ними. Один из этих доносов касался меня, и он был настолько нелеп, что я так и не сумел понять, что могло лежать в его основе. В нем читинские власти оповещались, что я замышляю ни больше ни меньше, как отделение Баргузинского уезда от Российской империи, намереваясь поднять на восстание рабочих с золотых приисков, и для этой цели у меня заготовлен склад оружия. Думаю, что и в Чите, и в Иркутске прекрасно понимали всю глупость подобных обличений, но для очистки совести, а может быть, и для того, чтобы проверить, как мы живем, в Баргузин для расследования прислали жандармского офицера. Конечно, он не нашел ничего – даже какого-нибудь подозрительного письма, так как в то время мы жестко придерживались правила немедленно уничтожать все письма после прочтения. Из-за этого для истории оказалась утеряна очень интересная переписка. По той же причине никто не писал воспоминаний и не вел дневников.

Визит жандармского офицера стал доказательством, что такие предосторожности необходимы. Он нашел в моем письменном столе листок со словами „Катехизис социалистов“ и спросил меня, что это значит. Я подробно рассказал ему о смысле и происхождении этого документа, не упоминая его автора. Статью под таким названием, автором которой был некто Щербань, увидела в „Петербургских ведомостях“ одна моя знакомая дама из Иркутска. Статья представляла собой компиляцию отрывков из „Катехизиса“ Нечаева, „Набата“ и других источников, а ее автор изображал нас как каких-то кровожадных злодеев. Знакомая написала шутливое письмо, упрекая меня за то, что я пропагандирую одни идеи, а в действительности следую „Катехизису“. Письмо я сразу же уничтожил, а копию статьи сохранил, не подозревая, что через три месяца меня посадят из-за нее под арест. Офицер, очевидно, поверил моему объяснению и, заметив, что почерк женский, нерешительно добавил, что мог бы забрать „Катехизис“ и сличить его с газетной статьей. Но в Иркутске этой газеты не нашлось, и мне пришлось ждать, пока ее пришлют жандарму из Петербурга.

Обыскав мой дом, офицер отправился в другие дома, но нигде не нашел хотя бы еще одного „Катехизиса“. Чтобы его поездка в Баргузин не выглядела совершенно напрасной, перед отбытием он приказал содержать меня под арестом до тех пор, пока дело не будет рассмотрено.

Ждать мне пришлось три месяца, и до середины июля я просидел в каталажке при полицейском участке. Однако следует добавить, что я жил в ней или, вернее, спал только днями. С наступлением вечера я всегда уходил домой, и все это знали. Даже казаки будили меня, если я спал слишком долго, и говорили:

– Ступай, парень. Уже поздно. Мы хотим спать.