Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873–1920

По пути в Ачинск уже чувствовалось приближение весны. Снег на дороге таял, ехали мы медленно. Я не успела на ближайший поезд. Оказалось, что в Ачинске меня ждали. На главном плацу стояло множество солдат и офицеров. Они бросились ко мне, требуя подробностей и разъяснений. Я почти ничего не знала; поэтому разговор перешел на проблемы, требующие немедленного решения. Младшие офицеры и рядовые показывали мне свои казармы и рассказывали о затруднениях, с которыми они сталкивались при старом режиме, о путанице и противоречиях в приказах, об утомительном формализме начальников департаментов и о бесконечной переписке. Затем меня отвели в барак, где пятьсот калек и неизлечимо больных месяцами ждали врача, который бы дал им справку о непригодности к службе. Среди них были даже слепые. На таких призывных пунктах, как Ачинск, растянувшихся вдоль всей главной сибирской дороги, муштровали сотни тысяч солдат, прежде чем отправить на фронт. Улицы и городской плац были заполнены людьми в серых военных шинелях. На тротуарах их было не меньше, чем подсолнечных семечек. Этих встревоженных, скучающих по дому людей внезапно охватила горячая надежда, и вся толпа словно оказалась во власти воодушевления. Солдаты из крестьян отличались почти религиозным отношением к неожиданной свободе. Они питали столь сильную веру в перемены к лучшему, что даже война перестала казаться им ужасной. Все их политические дискуссии заканчивались примерно так: «Сперва прогоним немцев. Потом вернемся домой и начнем новую, счастливую жизнь. У нас будут школы и библиотеки».

Я разговаривала с ачинскими солдатами двое суток, ночью и днем. То, как они прощались со мной, порождало у меня самые дурные предчувствия. Я не имела представления, каким образом новая власть способна справиться с ситуацией, так как этих людей переполнял энтузиазм. Они чувствовали, что будущее принадлежит им.

По пути из Ачинска в Москву я не встретила ни единого представителя старого режима, хотя останавливалась на всех станциях, и больших, и маленьких. На каждой из них меня ждали люди. В промышленных центрах меня везли по городу с эскортом из сотен тысяч рабочих. Они окружали меня так тесно, что я могла вести с ними долгие разговоры. Нередко в мой вагон приходили депутации с приветственным адресом. Зачастую эти люди спешили ко мне из железнодорожных мастерских, все черные и покрытые потом. Я целый месяц ехала через Енисейск, Томск, Пермь и всю Европейскую Россию и могу засвидетельствовать, что за все это время не слышала ни одного грубого слова и не видела ни одного злобного лица. Русские люди пребывали в благоговейном настроении, будучи уверены, что на землю наконец пришла справедливость. Все чиновники куда-то делись. Ничто не препятствовало мирным размышлениям о счастливом будущем.

Существует класс людей, представителей которого я встречала по всей России, и они всегда вызывали во мне глубочайшую симпатию. Это были люди безземельные и бездомные. Кто в России не видел толпы изможденных, одетых в обноски женщин с младенцами на руках и детьми, цепляющимися за их юбки! Они жили в землянках рядом с фабриками и большими поместьями и с рассвета до заката выполняли самую черную работу. Их отцы и старшие братья были рядом, с усталыми лицами, пылающими от жара топок, и с ярко сияющими глазами. Они думали, что настал конец их адской жизни, что больше им не быть бездомными париями. Нередко толпа, окружавшая мой экипаж, состояла исключительно из таких людей. Это были потомки двух миллионов дворовых, которых освободили без земли и без копейки денег, лишив их возможности завести себе дом. От них произошло не одно поколение нищих. За свой труд они получали 20 копеек в день. Этого им едва хватало на пропитание. Женщины трудились от рассвета до заката, чтобы заработать 15 копеек. Их болезненные дети были обречены на уличную жизнь со всеми ее опасностями.

В стране было много других безземельных людей, не происходивших от дворовых. Рост населения после освобождения крепостных вынуждал делить земельные наделы на крохотные полоски, которые не окупали труда и налогов. Более богатые крестьяне скупали эти клочки земли, из-за чего безземельных крестьян становилось все больше и больше. Безденежные и неграмотные, они не могли выучиться никакому ремеслу. В деревнях они представляли собой всеобщую обузу и жили на подачки помещиков и зажиточных крестьян. В огромном количестве они перебирались на окраины городов и селились в глинобитных хижинах, где зачастую не было окон, а дверной проем завешивался тряпками. Они получали жалкие крохи на кирпичных заводах или в овощных хозяйствах. Зимой женщины весь день занимались стиркой, но большую часть их заработков мужья пропивали. В маленьких городах спрос на мужской труд зимой был очень скромным.