Скрытые намерения

Подошла к входной двери и отперла ее. В доме было совершенно темно и тихо, как в могиле. Если у нее и имелись какие-то сомнения по поводу того, насколько давно здесь кто-то побывал, то теперь они исчезли. Внутри стоял отчетливый запах запустения, воздух был сырым и затхлым.

Щелкнув выключателем, она огляделась по сторонам. Гостиная была обставлена скудно – один диван, одно кресло и маленький журнальный столик, на котором не нашлось ничего, кроме тонкого слоя пыли. Справа в стене – ниша с небольшим цветочным горшком, растение в котором давно засохло и сморщилось; рядом – полка с тремя фотографиями в рамках. На всех снимках была изображена одна и та же девочка – на первом она, примерно в возрасте Бена, стояла на детской горке, улыбаясь во весь рот. На втором, явно пару лет спустя, склонялась над цветком в поле. На третьем сидела за столиком в каком-то кафе и смотрела в окно. Кто это – дочь Бармаглота?

Эбби прошла в соседнюю комнату, где возле письменного стола возвышался стеллаж с бесконечными рядами книг. Поверхность стола была девственно пуста, за исключением монитора, клавиатуры и мыши. Сам компьютер скрывался в нише письменного стола. Похоже, что у всего в этой комнате было свое место.

Эбби подошла к стеллажу и просмотрела заглавия на корешках. Книги по конспирологии, с названиями вроде «Самый большой секрет» и «Управляемое разрушение», сразу бросались в глаза – все они были составлены вместе. Остальные издания, судя по всему, представляли собой труды по психологии различных направлений, рассчитанные на профессионалов. Имя Зигмунда Фрейда привлекло ее внимание лишь потому, что она сразу узнала его. Похоже, что все книги Фрейда стояли на одной полке. Рядом – множество трудов Карла Юнга. Книги были методично сгруппированы в соответствии с именем автора, а вскоре стало ясно, что еще и в алфавитном порядке.

Эбби повернулась к столу. В нем было три ящика, и она, выдвинув верхний, обнаружила стопку писем, счетов и квитанций. Вытащила ее, пролистала.

Теодор Куинн. Вот как на самом деле звали Бармаглота.

– Господи, Эбби! – Голос Карвера заставил ее вздрогнуть. Она обернулась. Тот стоял в дверях, потрясенно уставившись на нее.

– Мне нужно всего десять минут, – отозвалась она.

– Ты совсем того? А вдруг кто-нибудь видел, как ты вошла? А что, если…

– А что, если я найду что-то, что поможет Уиллу? А что, если это может спасти Сэм? А что, если б я не вошла, и Сэм… – она сглотнула, – пострадала бы?

Карвер молча уставился на нее.

– Десять минут, – повторила Эбби. – Если хочешь, можешь отчитать меня позже. Тебе вовсе не обязательно становиться соучастником.

Она сразу пожалела о сказанном, увидев обиду у него на лице. Но у нее не было времени, чтобы все исправить. Повернувшись обратно к столу, Эбби выдвинула второй ящик. Поверх нескольких блокнотов лежал толстый ежедневник. Теодор Куинн был явно из тех людей, которые подробно и методично заполняют такие ежедневники. Она взяла его и бегло просмотрела. Записей оказалось на удивление мало. Несколько имен с адресами и номерами телефонов… Редкие напоминания о назначенных встречах, списки дел, намеченных на разные дни… Посещения стоматолога и регулярно, раз в две недели, парикмахера… Две пометки «Обед с Джорджией». Несколько встреч с кем-то, записанным как «проф. Лэндсмен».

И затем, 25 мая, в субботу, после совершенно пустой недели, единственная запись: «19:30 – интервью с Гусеницей».

Входная дверь со щелчком закрылась у нее за спиной, и Карвер присоединился к ней. Присел перед столом на корточки и включил компьютер. Эбби покосилась на него, подумав было что-то сказать – например, попросить его подождать снаружи. Но, решив, что сказала достаточно, вернулась к ежедневнику и продолжила методично пролистывать его.

Воскресенье, 9 июня, – опять интервью с Гусеницей. Затем еще одно, три недели спустя. Затем еще, через две недели после этого. Никаких интервью с другими людьми, и то небольшое количество напоминаний о прочих встречах, которые попадались ранее, сократилось чуть ли не до нуля – больше никаких стрижек, никакого профессора Лэндсмена. Встречи с Гусеницей становились все чаще. Каждую неделю, потом даже два раза в неделю, уже не только по выходным. Теперь они даже не были помечены как интервью, а были обозначены просто «Гусеница».

«29 октября – Гусеница».

А потом… ничего. Оставшиеся страницы были пусты.

– Эбби! – позвал Карвер.

– Карвер, ты должен это увидеть, – пробормотала она.

– А ты должна увидеть вот это, – с нажимом произнес он.

Эбби подняла взгляд. Карвер уставился на экран, на котором светилась обычная заставка рабочего стола – какой-то пейзаж с озером. Она не сразу поняла, что именно так хотел показать ей Карвер, – то, что одним из ярлыков оказался документ под названием «Гусеница».