Скрытый террор

Услышав этот вопрос, Митрионе тут же оживился, что было, видимо, полной неожиданностью для «тупамаро». Учеба в академия ФБР оказала решающее влияние на всю его карьеру, поэтому Митрионе всегда гордился своей alma mater, и гордость эта не останила его даже здесь, в этом глубоком подвале, среди своих врагов.

— О ФБР? О, о ФБР я знаю много, потому что я учился… нет окончил академию ФБР.

— Понятно.

— Я знаю все о ФБР… Не все, конечно, но очень много.

— Назовите сотрудников ФБР в других департаментах?

«Тупамаро», видимо, имел в виду только Уругвай. ФБР имело своих агентов за границей в нескольких американских посольствах. Там они работали под весьма прозрачной «крышей» юристов.

Митрионе тут же ухватился за возможность подробнее рассказать об учреждении, весьма близком его сердцу:

— Если вы хотите знать, почему я так много знаю о ФБР, то это легко объяснить. Дело в том, что ФБР — это очень открытое, да-да, очень открытое учреяодение, занимающееся сбором информации и расследованием. Агенты ФБР работают по всей территории Соединенных Штатов. Они находятся в тесном контакте с местными полицейскими управлениями. Но ФБР имеет право расследовать… э-э… лишь определенные дела. Например, если бы в моем родном городе было соврршено берглэри[14] и похищено две или три тысячи долларов, то ФБР не имело бы првва расследовать это дело. ФБР может вмешиваться лишь тогда, когда речь идет о другой, весьма определенной сумме или когда преступление совершено лицом, укрывшимся затем в другом штате.

— А-а, понимаю, понимаю. ФБР занимается федеральными преступлениями.

Слово «федеральный» Митрионе вряд ли ожидал услышать от «тупамаро», поэтому решил, что тот учился в Соединенных Штатах. В тюрьмах Монтевидео заключенные часто шутили по поводу того, что представители обеих противоборствующих политических сил учились в Соединенных Штатах. «Тупамарос» уезжали туда, получив стипендию от какой-нибудь американской студенческой организации (типа «Молодежь за взаимопонимание»), в то время как полицейские приглашались на учебу в Международную полицейскую школу американским правительством.

— Совершенно верно, — сказал Митрионе. — Агенты ФБР начинают действовать лишь тогда, когда нарушаются федеральные законы. Они не имеют никакого отношения к государственной безопасности. Этим занимаются секретные службы. И деньги им выделяет министерство финансов.

— Как же так получается? Не может быть, чтобы вы совершенно ничего не знали о ЦРУ. Хоть что-то вы должны зпать?

— Хочу еще раз сказать, что знаю лишь то, что ЦРУ — точно такая нее организация, как и в любой другой стране мира. — Это был стандартный ответ, который давалпислушателям Международной полицейской школы. — В каждой стране есть аналогичная организация. — Митрионе, однако, не добавил (а возможно, он и сам того не знал), что ни в Бразилии, ни в Уругвае подобной организации не существовало до тех пор, пока Соединенные Штаты не помогли им создать ее. — Что же касается внутренней структуры ЦРУ, то, извините, я об этом ничего не знаю. Я вам честно говорю.

— Я вам верю. И все же…

— Я вам честно об этом говорю потому, что наша работа, работа четырех советников, ведется в открытую. У нас все на виду. Все решительно.

— Так-так, понятно. Хотя, — продолжал «тупамаро», как-бы рассуждая вслух, — у моих товарищей, должно быть, есть…

— Я говорю о своем подразделении и только, — быстро прервал его Митрионе. — Чем занимаются другие, я не знаю. — Он сказал это так решительно, что теперь вряд ли кто поверил бы, что ему действительно больше нечего сказать. — Если кто-то и занимается чем-то еще, то я об этом ничего не знаю. Ровным счетом ничего! К тому же…

— Мы кое-что и так знаем, — сказал «тупамарос», заглушив своим голосом конец последней фразы Митрионе. Позже, прослушав магнитофонную запись разговора, повстанцы расслышали всю фразу:

— К тому же я и знать об этом не желаю.

— У нас есть собственное «ЦРУ». И очень хорошее, — продолжал «тупамаро» и засмеялся — тихо, но не без гордости.

— Что ж, я так и думал. Но мы-то с вами хорошо знаем… мы-то с вами не такие уж дураки, чтобы не знать, что в каждой стране есть собственное учреждение, занимающееся сбором разведданных.

— Я вас ни в чем не виню.

— Лично я и этому учреждению не имею никакого отношения. Именно это я и хочу вам сказать.

— Ну хватит. Последнее слово все же остается за нами. Вы это прекрасно понимаете. У нас есть собственные средства все это проверить.

— Разумеется. — Митрионе сказал это бесстрастным голосом, и непонятно было, соглашается он или нет.

— Ну, а что вы думаете о нас?

Это был один из тех вопросов, которые обычно задают в Латинской Америке всем, кто приезжает туда с севера. Их всегда спрашивают, что думают там, в Соединенных Штатах, например, о Рио. Или о Лиме. Или о Сантьяго. Учтивых ответов при этом столько же, сколько и самих туристов. Но ни один из ответов не содержит правды, потому что, если бы североамериканцы отвечали на этот вопрос откровенно, то непременно говорили бы: «А мы вообще о вас не думаем».