Скрываясь от гуронов

– Она сказала, что ей надоела моя бедность, – тихо ответил Томас, а потом почти вскричал: – Она сказала, что ей надоели мои вечные проекты!.. Она сказала, что наш брак всё равно не действителен, потому что нас, протестанта и католичку, венчал католический священник!

Он остановился: возмущение выплеснулось из него, и ярость утихла.

– Она вернётся. Вот посмотришь, она вернётся, – произнёс капитан, вставая.

И такое убеждение звучало в его голосе, что Томас вдруг подобрался и с надеждой посмотрел на друга. Потом он тут же сник, а капитан подумал, что такие перемены и раньше происходили в нём чрезвычайно откровенно, но никогда с такой быстротой.

– Нет, не вернётся, – сказал Томас и прошептал: – Она со своим новым мужем уехала в Ирландию.

Капитан опять сел. Какое-то время они молчали. За окнами звонко прозвучали подковы и раздалось дребезжание колёс, потом ещё и ещё раз. Капитан сидел за столом, нагнув голову и уперев подбородок в кисти рук, вложенные одна в другую. Потом он поднял голову и, не расцепляя рук, сказал:

– Я знаю, чем тебе надо заняться… Тебе надо начать писать книгу.

– Мне?.. Писать? – переспросил удивлённо Томас.

– Да не пугайся, – Капитан сощурился. – Тебе надо писать не роман и не памфлет, а руководство.

– Руководство? – переспросил Томас, ничего не понимая.

– Да, руководство, – подтвердил капитан, для верности качнув головой. – Или, как там это у вас, у мебельщиков, называется?

Он защёлкал пальцами, вспоминая, и, наконец, выговорил:

– Альбом эскизов мебели – вот как!

– Но таких альбомов выходит множество! – не очень убедительно стал отнекиваться Томас. – Я сам пользуюсь двумя.

– Ну, так и что же? – спросил капитан. – А твой будет самый полный, самый хорошо иллюстрированный… И у тебя ведь самого есть собственные разработки?

– Да, есть, я спроектировал несколько новых мебельных предметов, – подтвердил Томас.

– Ну, вот видишь? – воскликнул капитан. – Неужели тебе нечего будет сказать своим читателям?

– Да, конечно!.. Материалов масса! – вскричал Томас, уже воодушевляясь. – Ты даже себе не представляешь, как их много!..

Он вдруг забегал по мастерской, стискивая руки и бормоча себе под нос:

– Тут и рокайльные мотивы, и готические… Прелесть!.. Чудо!.. А ещё французское направление и испанское. А китайская тема?.. Боже мой!

Томас остановился, уставился на стоящий посреди мастерской китайский стул и, подлетев к нему, сорвал с него узорчатый покров.

– Я начну рисовать иллюстрации с этого стула! – провозгласил он очень уверенно.

– Начни, – поспешил согласиться с Томасом капитан. – Сними с него лекала, сделай кальку с перламутровой вставки…

Тут он замолчал и уставился невидящими глазами куда-то в пространство. Потом несколько раз задумчиво переступил с пяток на носки и добавил:

– А потом отдай всё мне… Ты понимаешь?.. И никому про этот стул не рассказывай, а уж, тем более, не пиши. Про всё пиши, а про этот стул – нет.

– Понимаю, – сказал Томас. – Сегодня же и начну… Прямо вот сейчас и начну.

– Начинай, работы с книгой будет много… Не на один год, – подтвердил капитан и спросил: – Ты же днём будешь мебель резать, а писать только по ночам?

– Да, конечно, – ответил Томас и грустно улыбнулся. – Надо же и на жизнь что-нибудь зарабатывать…

– Тогда не буду тебе больше мешать, – ответил капитан.

Он быстро собрался и ушёл к себе в гостиницу, обещав Томасу в скорости опять наведаться, как только закончит свои дела – у него были какие-то дела в Грейвзенде*.

****

Вот там-то, недалеко от Грейвзенда, через пару дней капитан и увидел на улице Дэниз, Дэниз с Тортуги.

Она стала совсем взрослой женщиной, взрослой и очень красивой, и капитан ни за что бы не узнал её, если бы не её взгляд – отчаянный взгляд, которым незнакомые женщины никогда не смотрят на незнакомых мужчин. Он обомлел, потом ни слова не говоря подошёл к ней, снял треуголку и поцеловал ей руку. Она сказала, что только что проводила мужа-капитана, который ушёл в рейс, и сейчас идёт к себе в гостиницу. Капитан, любуясь ею и ещё сам не зная зачем, договорился с Дэниз, что зайдёт за ней завтра, и они поедут куда-нибудь, может быть, к морю. Ещё раз поцеловав руку Дэниз, он проводил её взглядом и пошёл дальше, но даже со стороны, по походке капитана было заметно, что он не в себе: воспоминания разгорались в нём всё сильнее.

Скоро капитан поймал себя на мысли, что думает только о том жалком комочке платка, который Дэниз, в наивности и простодушии, а может быть, от отчаяния, протягивала ему в той таверне Бастера, и как он от неё тогда сбежал. Стыд горячей волной прошёл по его спине, в горле что-то болезненно сжалось, он остановился посреди улицы и посмотрел невидящими глазами перед собой, и скоро невыносимое желание спасти, защитить Дэниз затопило его.

Ночь он почти не спал. Он рвался к Дэниз, как едва оперившийся мальчик, который мечтает о первом свидании, образ новой Дэниз не выходил у него из головы, преследуя до одури, до умопомрачения. Он едва-едва дождался утра.