Скучаю по тебе

(«Как думаешь, может быть, он слишком молод, чтобы помнить эту рекламу?» – спросила я у Долл, позвонив ей сразу же после его ухода. «Это реклама не «Карлинга», а «Хайнекена», – сказала она.)

– Слушай, а что принято говорить после секса в таких случаях? – спросила я, когда он завязывал шнурки.

– Мне было хорошо, – сказал он и наклонился, чтобы поцеловать меня перед уходом.

– Мне тоже, – пискнула я, натянув одеяло до подбородка.

Он открыл дверь и посмотрел на меня, а я помахала ему пальцами, вытащив их из-под одеяла. Он закрыл дверь. В квартире стало тихо. Сначала я думала, что расплачусь, но у меня было прекрасное настроение – легкое и счастливое. А в теле была приятная бодрость, словно его разбудили. Плотские удовольствия, значит, подумала я и рассмеялась. Одной рукой я провела там, где все еще было тепло и влажно, а второй легким движением провела по груди, чувствуя, как напрягаются соски под кончиками пальцев. Я остановилась, подняла руку и снова опустила ее на грудь, нажав сильнее.

Опухоль была прямо за соском, под ним, а не рядом, как я всегда себе представляла.

(«Черт!» – сказала Долл.)

* * *

Когда начинаешь жить полной жизнью, забываешь страх. Мое ежегодное обследование было всего полгода назад, а с тех пор меня уже смотрела доктор при подготовке к операции, и я регулярно проводила самоосмотр. Однако, видимо, недостаточно тщательно, потому что опухоль уже была размером с лесной орех.

Если бы вы были орехом, то каким?

Дежурный доктор сказал, что это наверняка киста, потому что в моем возрасте редко развивается рак молочной железы.

– Загляните в мою карту, – сказала я.

Его лицо изменилось, и я тогда уже знала наверняка.

Я много слышала историй про то, как неповоротлива система здравоохранения. Но когда речь идет о раке, все происходит быстро. Вот ты только что занималась сексом с незнакомым студентом, а через две недели уже лежишь на каталке, готовишься к наркозу и думаешь: а что, если бы не было того случайного секса с Карлом? Я бы сейчас бегала по дорожкам Гайд-парка как ни в чем не бывало? Сколько времени еще я чувствовала бы себя здоровой? Сколько еще могла расти незамеченной эта опухоль?

Ко мне пришли папа с Энн и Хоуп.

– Сначала жена, теперь дочь! – начал причитать отец, но Энн его быстро выпроводила подышать воздухом.

– Тесс, ты сильная, – сказала она, схватив меня за руку, и ее огромные старые кольца врезались в мои пальцы. – Ты сможешь победить эту болезнь.

Но я-то знала, что дело не в силе. Мама была сильной. Тихой, но сильной. Никто же не сдается просто так, без борьбы.

– У тебя есть розовый бриллиант? – спросила Хоуп.

– Розовый бриллиант? – повторила я.

– У Долл был розовый бриллиант против рака груди, – сказала Хоуп.

Медсестра спросила, готова ли я к наркозу.

Энн поцеловала меня и ушла, оставив наедине с Хоуп. Я думала, что сестра поступит так же – поцелует меня и уйдет. Но она продолжала стоять рядом. И вдруг мне мучительно захотелось почувствовать на себе неуклюжие объятия Хоуп, вдохнуть знакомый запах детского клубничного шампуня, которым я мыла ей голову в детстве и которым она пользовалась до сих пор, потому что ей не приходила в голову мысль заменить его другим шампунем.

Я всегда любила Хоуп, ничего не требуя взамен, но сейчас мне так мучительно хотелось, чтобы она тоже любила меня. Засыпая, я протянула к ней руку, но она так и стояла, недостижимая.

– Три, ты не умрешь, – вдруг твердо сказала она.

В мутнеющем сознании пронеслась картинка, как Хоуп, услышав слово «рак», спрашивает: «Три умрет?» А Энн и папа смотрят друг на друга, не зная, что сказать, и наконец один из них, наверное Энн, говорит: «Нет, она не умрет».

Потому что за эти годы мы успели уяснить: Хоуп не признает слов «вероятно» или «возможно». Ей нужен однозначный ответ на ее вопрос.

Впрочем, всем нам тоже.

– Ты спишь? – спросила Хоуп.

– Почти, – прошептала я.

– Хочешь, я тебе спою?

– Да, пожалуйста.

Засыпая, я слышала ее высокий голос. Она пела песню «I Have a Dream» группы «ABBA».

25

2013 г.

ГУС

На тенистой улице, всего в пяти минутах ходьбы от больницы, в которой я раньше работал, я осмотрелся по сторонам и, только убедившись, что меня никто не видел, нажал звонок. Почему-то мне было стыдно и неловко.

В кабинете не было кушетки, лишь два удобных кресла. Дороти оказалась не такой отстраненной интеллектуалкой, как я себе ее представлял, более уютной, что ли. Ознакомившись с моей историей, она попросила рассказать о несчастном случае.

– Это словно повторяющиеся кадры одного и того же фильма, – сказал я.

– И что в этом фильме?

Росс смотрит на меня сквозь густой снегопад, белозубая улыбка, глаза скрыты за зеркальной горнолыжной маской, снежинки садятся на его черные, убранные со лба волосы.