Скучная история или Исповедь бывшего подростка

Быть может, именно поэтому я впоследствии так возненавидела имя, данное мне при рождении, что захотела его поменять. Это был некий рефлекс собаки Павлова: когда псине дают пирожное и при этом всякий раз колотят по голове палкой, бедное животное в итоге просто начинает бояться пирожных. Так и я инстинктивно вздрагивала по утрам всякий раз, когда слышала злобный рык, называющий меня по имени, сопровождаемый неизменным буханием кулаком в мою дверь.

– Отстань! Без тебя встану! – затравленно огрызалась я, съёживаясь под одеялом.

– Поговори у меня ещё!!!

Далее всё следовало ожидаемо и неожиданно одновременно, и потому так ужасно. С меня одним рывком скидывалось одеяло, и дальше – взрывная волна удара кулаком по уху сошвыривала меня с кровати на пол. Далее – беспорядочные удары ремнём или ладонью – чем придётся, и нависающее надо мной бешеное лицо отца, его очки и налитые кровью глаза. Меня охватывала ярость, такая, что я даже не чувствовала боли от ударов – и я старалась попасть в это ненавистное лицо и в эти очки ногами. Иногда очки слетали у него с носа, иногда даже разбивались, и кровь струями брызгала во все стороны.

– Я тебя ненавижу! Чтоб ты сдох!!! – задыхаясь, визжала я на отца.

От отвешивал мне ещё пару оплеух, пока не уходил сам, или его не оттаскивала мать.

Хорошо наступало утро, ничего не скажешь. А какое утро – таков и день.

ГЛАВА 5

День в школе тоже особо не баловал меня. Ибо друзей у меня там, в общем-то, можно сказать, и не было. Точнее, была одна подруга – Волкова – но и она училась в другом классе, а точнее, в "спецклассе" для одарённых детей. В нашей средней школе учеников расформировывали по классам, начиная от "а" до "г". В "а" учились вундеркинды, в "б" – хорошисты, в "в" – середнячки, и "г" – в котором училась я – вообще называли "классом коррекции". К нам сваливали всех двоечников, отстающих и неуспевающих, и программа у нас была щадящая. Как оказалась там я – непонятно, хотя, в общем-то, чего тут непонятного, если меня, помнится, даже на второй год хотели оставить. Я плохо врубалась в учебную программу, хотя и очень старалась. Но, несмотря на мои тщетные попытки сконцентрироваться на объяснениях учителя у доски, вся новая информация у меня в одно ухо влетала, в другое вылетала. Позднее до меня дошло, что это не оттого, что я такая тупая, просто у меня другой склад ума. Мне нужно до всего дойти своим умом, пусть долго, пусть методом проб и ошибок. Но тратить много времени на анализ и поиск решений "своим умом" школьная программа не позволяла, и успеваемость моя оставляла желать лучшего.

Ещё я почему-то всегда ненавидела лабы (лабораторные работы), которые делались коллективно. Уже тогда, в школе, я твёрдо поняла, что любая работа в команде – это не моё. Поэтому от всех этих лаб, а также коллективных уборок и школьных дежурств я всеми правдами и неправдами старалась уклониться.

Правда, при упоминании о школьных дежурствах я не могу не вспомнить один интересный момент. Дело было в классе восьмом или девятом; нашему классу поставили неделю дежурства, и меня вместе с несколькими одноклассницами определили дежурить в столовой – загружать посудомоечную машину, распределять по полкам вымытую посуду, вытирать столы и т. д.

Быстро справившись с посудомоечной машиной, мы остались ждать распоряжений до обеда, который должен был по времени состояться через часа полтора. И, чтобы скоротать время, мы уселись у широкого подоконника играть в принесённые кем-то карты.

Это был один из тех редких случаев, когда я была принята в коллектив играть в карты, а не стояла, как обычно, одна, забившись в уголке. Настроение, понятное дело, у меня тогда поднялось: был апрель, в окна светило солнце, а в кухне по радио играла только что вышедшая тогда песня Чайфов "Аргентина-Ямайка".

И вот, как назло, именно в этот самый момент, к нам припёрлись пацаны, дежурившие на раздевалке – и, конечно, как всегда, начали надо мной стебаться.

– А чё это филипок тут делает, а? Филипок, а ну марш на кухню!

Я давно привыкла к таким выпадам, и уяснила для себя, что самое правильное в таких ситуациях – просто игнорить обидчиков, мысленно выстраивая между ними и собой невидимую стенку. Издеватели обычно дразнят свою жертву, ожидая какой-нибудь смешной реакции – например, что тот начнёт махать кулаками или ещё что-нибудь. Когда реакции нет, дразнилки теряют свою остроту, насмешникам становится скучно, и они отваливают.

Так я в детстве любила дразнить в деревне одного петуха – он был задиристый, и, когда его разозлишь, он начинал за тобой гнаться, чтобы клюнуть в зад. Раздразнив петуха до бешенства, я со смехом удирала от него, и было весело. Но потом, то ли петух умер, то ли из него сварили суп, но я перепутала его с другим – не задиристым, и когда стала дразнить его, реакции не последовало. И я, наконец, поняв, что "кина не будет", перестала ходить к курятнику и заниматься этим, прямо скажем, недостойным делом.