Скудельные сосуды. Практика личной молитвы по преданию святых отцов.

Бес был и остается «чужестранцем», который лишь окольным путем получает доступ к нашему «сердцу», что составляет центр нашей личности. Он знает из опыта, т.е. через пристальное наблюдение, что это «сердце», из которого исходят и «злые помыслы»⁶³²⁾, открывает себя через тот «язык тела», который мы по большей части не осознаем. Обнаруживая вполне современную остроту восприятия, Евагрий утверждает, что бесы делают выводы о состоянии нашего сердца из наших жестов, нашей мимики, тона нашего голоса, короче говоря, из всего внешнего нашего поведения и приноравливают к этому и свою тактику⁶³³⁾.

Это единство души и тела мы должны к нашей выгоде использовать и в молитве! И не только по отношению к выслеживающим нас бесам, но в особенности по отношению к противлению нашего собственного колеблющегося и неверного сердца. Как и слезы, повторяемые метания, даже если они совершаются лишь телом, разбивают то «окаменение» и ту «бесчувственность», что, кажется, убивают в нас всякую духовную жизнь. Так таинственным образом тело, что воистину являет собой «икону» внутреннего душевного состояния (Ориген), распрямляет собой в конце концов и противящуюся душу...

* * *

  ^ 6. «...и каждый день возлагай крест свой на себя» 634) (Лк.9:23)

Один из древнейших, исключительно христианских жестов, не ограниченный, однако, лишь сферой молитвы – это крестное знамение, или точнее, «запечатление» или «осенение» себя (знаком креста).

При всяком действии, при входе и выходе, одеваясь и обуваясь, умываясь, садясь есть, зажигая свет, укладываясь спать, усаживаясь, принимаясь за какое-нибудь дело, которым мы обычно занимаемся, мы запечатлеваем на нашем лбу маленький знак (креста)⁶³⁵⁾.

Что касается греческого Востока, то, по свидетельству Оригена, «все верующие, прежде чем начать какую-либо деятельность, но в особенности перед началом молитвы или чтения /Священного Писания/», осеняют чело свое крестным знамением. Они поступали так, поскольку в этом жесте видели как бы начертание буквы «тау» (писавшейся как знак креста (†) в древнееврейском и как «Т» в греческом), которой, согласно Иез.9:4, были отмечены все верные, и которая была «как предвидение /крестного/ знамения на челах что столь принято среди христиан»⁶³⁶⁾. Возможно, так осенял себя и ясновидящий Апокалипсиса, когда он говорил о «печати на челах рабов Бога нашего»⁶³⁷⁾. И Евангелие от Луки (Лк.9:23), могло изначально пониматься именно в смысле такого «крестного знамения».

* * *

Как бы ни оценивали историки происхождение этого жеста, для отцов он был одной из «изначальных устных традиций»⁶³⁸⁾, восходящей к апостолам, а с ними и к самой первоначальной Церкви, традиции, которая, может быть, намеренно не была письменно зафиксирована⁶³⁹⁾. Уже Тертуллиан в работе, которую мы цитировали, датируемой 211 годом, отсылает нас к этой церковной традиции. Один текст, принадлежащий кому-то из монахов, учеников Пахомия в Египте, объясняет, что этот жест, подобно обращению на Восток во время молитвы, напоминал первым христианам об их крещений т.е. о том событии, что превосходит все и которому христиане обязаны тем, что они христиане, а тем самым и своим спасением.

Ознаменуем начало наших молитв знаком крещения, положим на челе нашем крестное знамение, как в тот день, когда мы были крещены, и как написано у Иезекииля⁶⁴⁰⁾. Не задержим руки нашей у рта или у бороды, но поднесем ее ко лбу, говоря в сердце нашем: «Мы отмечены печатью!! Это не равнозначно печати крещения, но в день, когда мы были крещены, на челе каждого из нас был запечатлен знак креста⁶⁴¹⁾.

* * *

И действительно, никакой другой жест, кроме осенения себя знаком креста, не выделяет христианина как «христианина», как человека, чье спасение исходит единственно из крестной смерти Христовой, что таинственным образом сопряжена со святым крещением.

«Носить знак креста»⁶⁴²⁾ означает « всегда носить в теле мертвость»⁶⁴³⁾, «отрешившись от всего»⁶⁴⁴⁾, но пребывая еще в жизни сей, ибо есть различие между любовью к тому, кто породил плоть и /любовью/ к Тому, Кто сотворил душу для познания⁶⁴⁵⁾.