Скульптор и Скульптура

Иван Иваныч задумался. Бонд почувствовал себя виноватым. Мудрые наставники его с детства учили не перебивать старших, особенно если они говорят о нетленных основах, ибо мысль можно спугнуть и потом долго ждать её прихода. А задача разведки не распылять, а собирать, но Бонду терпение всегда изменяло, особенно если он чувствовал, что тоже знает. Чтобы сгладить свою вину и вернуть Иван Иваныча к прерванной мысли, Бонд позвал Маринку и, шлёпнув её по заду, попросил принести водки. Что ко всеобщему удовольствию и было проделано.

Монах сразу почувствовал, что у Вани возникли трудности с объяснением, но не очень — то спешил на выручку. Он его отправлял встречать Новый год, а он чем занялся? Монах решил, пока Ваня внутрь не примет, свою вселенную не развеселит, ничего ему о бюджете не говорить.

Глава пятьдесят восьмая Остров — в идения

На острове жизнь шла своим чередом. Островитяне опять сбились с ритма и были очень далеки от поиска. А направляющая сила в лице Демонкрата и Диктаткрата рубилась в картишки. По этой части они оба были большие знатоки.

Диктаткрат предпочитал английские небольшие карты французского образца, изготовленные Деларю и К для сбыта во Франции.

Демонкрат — так называемые «танкервильскiя», братьев Бэнкс, но английского образца. Эти карты были тонки и малы, что позволяло проделывать игрокам разные фокусы.

Кто же отважится заподозрить их в «мухлеже». В стране опыта, конечно, уже никто не помнил этих изготовителей, да и последние колоды давно превратились в пыль, ещё лет 100 тому назад, но чем — то они запомнились Скульптору, и он не возражал, если его помощники к своему удовольствию и всеобщей радости распишут «пульку» именно этими картишками.

Трудиться им приходилось в агрессивных условиях. На военизированной планете только и отдохнешь, что за выпивкой или игрой. Если ты, дорогой читатель, думаешь, что везде играют в игры, пьют и курят, то спешу тебя расстроить или наоборот обрадовать, не везде. Только там, где жизнь невыносима без этих маленьких радостей. Но там, где есть большие радости, через маленькие уже перешагнули. Мы же пока на маленьких радостях тренируем свои, увы, ещё маленькие мозги. Но не буду отвлекаться.

Карты эти ласкали и руки, и глаз, как хорошо сделанная вещь, завершившая мысль. Но самым интересным в этих картах была лицевая сторона. С такой стороной шельмовать было невозможно. Это была вечно изменяющаяся голограмма.

Демонкрат с интересом рассматривал карты Диктаткрата, пытаясь угадать, что у того на руках. Вроде, все карты одинаковые: Амфитеатр, арена, изрубленные гладиаторы лежат на подкрашенном красной пылью песке, чтобы слабонервные не падали в обморок от кровяных луж.

Один гладиатор стоит высоко подняв меч и щит. По всему видно, что убивать ему больше некого и народ на трибунах выдыхает из себя последнюю жажду крови. Но это только, так сказать, фасад, низенькая оградка, а за ней совсем другая жизнь. Демонкрат видит совершенно иную галокартину.

Демонкрат видит в этом гладиаторе Спартака. Видит стонущих от вожделения и похоти женщин, готовых броситься под его меч или под щит, как получится. Особенно беснуется одна у самой арены. От вида могучего тела, крови разум её затуманился окончательно. Такого экстаза она не получала даже слушая высокие голоса самых знаменитых певцов. Она просто превратилась в страсть. Философ и художник устремили на неё свои взоры. Не каждый день увидишь выражение такого сильного чувства, да ещё проявленного женой самого известного римского сенатора.

Сенатор тоже видит, что происходит с его женой, но относится к её чувству, как впрочем и ко всему, что происходит в Риме, с лёгкой иронией. Он давно уже над Римом, хоть и в Риме. Он фактический диктатор. Демонкрат пытается понять, что за крапом. Его выигрыш или его проигрыш? С этими людьми вечно так: лицевая сторона вроде одна, но масти уже четыре, и как она ляжет, известно только Скульптору. Но он не подскажет, а сам не всегда додумаешься. Ему, Демонкрату, заняться бы текущими, островными делами, но игра затянула.

Глава пятьдесят девятая Бюджет

Джеймс Бонд и Иван Иванович выкушали водочки ровно столько, сколько было нужно для лёгкого и непринуждённого продолжения беседы. Маринка тоже не мешала.

Джеймс никак не мог понять Иван Ивановича. То ли он ворчит, то ли учит.

— Джеймс, — говорил он. — Ты, пиранья, защищающая «акул капитализма» и их собственность, говоришь о государственном бюджете.

— Я говорю? — удивлялся Джеймс. — Это вы тут на Красной, Старой, Новой площадях, на Охочем ряду, все с утра и до вечера только и говорите о бюджете и его социальной значимости.

— Разве? — изумлялся Иван Иванович. — Это, наверное, пока меня не было, сложили новую песню. И о чём поют?

— Да ни о чём, — устало отвечал Бонд, эта трудная тема вгоняла его в сон.

— У вас какие — то странные подданные, приближенные к телу «императора». Старые истины всё время трактуют на новый манер. Такое ощущение, что они толком ничего не знали, не знают и знать не хотят.