Скульптор и Скульптура

Сергей опять же по аналогии с армией понял, что будучи прекрасным рассказчиком, этот пьяница на вокзале самый главный, ибо деньги на выпивку найти можно, а вот «уложить» выпивку в задушевную беседу «за жизнь» без рассказчика нельзя. Сергей стал для них своим по тем же причинам.

Сергей, видя, как мучается подошедший, предупредил его непонятную робость вопросом: «Какие–то вы сегодня тихие»?

Подошедший, а его все величали Валерий Михалыч, торжественно произнёс: «Так ведь праздник же».

— Действительно, — вспомнил Сергей, — как я мог забыть за своими «героическими буднями» о Пасхе, о Возрождении Христовом.

Душа Сергея потеплела к этим, по–своему, счастливым людям. Что–то в их мозгу «перемкнуло», что–то такое, что не позволяло им заниматься попрошайничеством в такой день, но никто с ними и не «христосовался», и не целовался, и не подносил выпивки, чтобы разговеться. Ещё Сергей понял, какая именно сила оторвала его с места и вынесла в самую народную гущу.

— Ну что, — сказал Сергей, — пошли разговляться.

— А можно остальных позвать, — робко спросил Валерий Михалыч.

— Зови, — просто сказал Сергей, а про себя закончил фразу, — Человек всегда возвращается туда, где оставляет свой зов. Возможно, что эти люди отдыхают на вокзале от прошлых путешествий.

Народу собралось человек семь, и они странной, разношёрстной толпой, во главе которой «плыла» офицерская фуражка, направились в вокзальный буфет.

Сергей любил вокзальные буфеты. В них была толкучка, но не было суеты. Люди знали, зачем они сюда пришли. Правда, был один нюанс, качество буфета определялось наличием в нём своей кухни. При наличии кухни и при огромной проходимости пассажиров за свежесть продуктов, включая и пиво, можно было не беспокоиться. Это тоже были военные хитрости, позволявшие выживать в любой обстановке.

Этот буфет соответствовал самым высочайшим требованиям любого гурмана. Столы были покрыты клеёнками, с разводами жира, которые постоянно меняли своё направление, в зависимости от руки протиравшей их грязной тряпкой, после ухода обедавших и пьющих. Народа было полно. Сигаретный дым превратился в сплошной туман. Расторопная и привыкшая ко всему буфетчица покрикивала на своих постоянных посетителей и обсчитывала новеньких. Жизнь кипела и бурлила.

Сергей улыбнулся своим мыслям. Он давно относился к течению жизни, как к череде тестов. Такие народные буфеты были одним из таких тестов, которые он устраивал своим женщинам. Если она не впадала в панику, не ныла, не застывала в ужасе, поджимая руки…, значит своя. Так было и в Праге, и в Берлине, и в Варшаве. Так было и есть везде, где ещё остались нормальные граждане, знающие толк в вечном движении и импровизации. Это не ресторанный застой, с последовательно заданной программой и меню.

Валерий Михалыч умоляюще посмотрел на Сергея. Сергей понял, что тот стесняется, по случаю праздника, просить денег, но очень хочет утвердить своё достоинство в глазах буфетчицы. Сергей пошёл навстречу и дал ему денег, тем более, и ему самому было чрезвычайно интересно, что именно купит Валерий Михалыч, ибо последнему лучше был известен любимый рацион всей команды.

Валерий Михалыч остался довольный полученной суммой и полез к буфетчице, на правах постоянного клиента, без всякой очереди, предупреждая сопротивление остальной толпы словами: «Граждане, мне много не надо, только по случаю Пасхи». Именно по этому случаю толпа сильно не возражала.

Валерий Михалыч вылез из очереди почти на вершине счастья. Праздник удался, кроме того, он доказал буфетчице, что Господь не оставляет людей без своей милости, а впереди ещё была возможность высказаться. В руках он держал восемь бутылок пива, из карманов торчали четыре бутылки водки, а в зубах был зажат пакет с какой–то снедью.

Пока он толпился в очереди, его команда готовила стол, вернее она сдвинула два стола вместе и протёрла их своими рукавами. Теперь всё «пасхальное» богатство, призванное разговеться, было составлено на эти два стола. Снедь, составляли восемь яиц, пакет кильки и гора нарезанного ржаного хлеба.

— Что может быть проще и лучше, — подумал Сергей.

Валерий Михалыч уже разливал дрожащей рукой водку по пластмассовым стаканчикам, приобретённым исключительно по случаю его, Сергея, присутствия, и по ходу дела говорил вступительное слово: «Братья, как хорошо всё начиналось. Добрый человек пришёл к ним, к тёмным язычникам. Стал их лечить и учить, открывать им свою мудрость. У него появились ученики и последователи, толпы слушателей внимали ему. Но они его всё равно убили, убили чужими руками, и никто из них не заступился за него. А потом, не заступившись за него, они изложили мудрость его в толстенную книгу и стали принуждать всех жить по ней. Но странной получилась та мудрость, если одни благодаря ей владеют всем, а другие ничем. У одних есть деньги на всё, а другим их не хватает даже на водку и кильку. Я вас спрашиваю: «Чьи грехи он искупил?»».

Валерий Михалыч ещё долго что–то говорил.