Читаем Скульптор и скульптуры полностью

Оба разведчика плотоядно облизывались, созерцая каждый своё любимое блюдо. Джим обожал лобстеров, гигантских раков, весом около двух килограммов, сваренных в красном калифорнийском вине. Рака ему подали на деревянной, тщательно выскобленной доске вместе с набором специальных инструментов – молоточков, щипцов, вилок с крючьями. Аллен больше жизни любил бифштекс – двухфунтовый техасский «стейк», вырезанный из немолодого, но ещё не успевшего состариться быка. Аллен любил, чтобы стейк жарили при нём. На этот раз стейк жарил могучий негр-повар в белоснежных одеждах и высоком, туго накрахмаленном колпаке. Аллен с жадностью смотрел и на мясо, и на негра. Когда стейк был поджарен и уложен, негр молча поклонился и отошёл от стола. Аллен нарушил молчание, вызванное созерцанием огня, охватившего кусок мяса.

– Великолепно! Посмотри, Джим, какой прекрасный получился стейк.

Аллен принялся за лакомое блюдо. По усам стекал бурый сок, он слизывал его языком, причмокивал, сопел, вздыхал от удовольствия. Джим ел бесшумно, осторожно взламывая панцирь лобстера…. Когда расправа над едой состоялась, Джим и Аллен перешли в отдельный кабинет. Пили кофе и курили, сидя в глубоких креслах. Джим забросил ноги на кофейный столик. Аллен запер дверь и задёрнул шторы.

– В Москве закончена черновая работа по подготовке законопроекта о жилищнокоммунальной реформе, Аллен – начал Джим негромко. – Нам удалось добиться того, чтобы все выделяемые нами дотации правительству России шли на прокорм правительства, а «дикари» расходовали деньги на оплату чиновничества и своих лачуг. Скоро им ничего не останется на еду, и они начнут дохнуть ещё больше. Все, конечно, не вымрут, правительство и чиновники останутся, но этих мы прокормим с их же нефти и газа. А потом, когда вымрут «дикари», у них останутся только голые задницы, которые нечем будет прикрыть.

– Это хорошо, – протянул Аллен, – но у планов внедрения этого закона есть немало противников. Они могут задушить его. У них, понимаешь,* ещё остались патриоты, которые по-прежнему из всех союзников России признают только армию и флот.

– Не при этом президенте. Наши олигархи уже связали его по рукам и ногам. Они превратились в силу, стоящую над президентом. Они успешно подминают под себя все российские ресурсы. В числе этих ресурсов «дикари» не значатся. Это не южная страна, где народ ходит голый и сыт одними бананами. Этих русских легче убить, чем жить рядом с ними.

– Нам придётся поработать над этим, – задумчиво произнёс Аллен.

– Ерунда. В России совершенно дикий, безвольный народ. Да, русские наши соплеменники, но только из числа слабаков, которых теснили из Европы более сильные народы, пока не загнали их в промороженные леса и степи. А что касается власти, то она как всегда далека от народа. Олигархов мы втянем в транснациональные корпорации и народ этой власти станет абсолютно не нужен, – распаляясь говорил Джим.

– Не сопротивление насилию не всегда слабость. Это может быть и уступчивость, и благодушие, а иногда и отдых от более серьёзных дел, – возразил Аллен, – история учит, что любое вторжение в Россию, ведёт к поражению захватчиков.

– Ерунда, просто им бежать уже некуда, отсюда ярость и бой до последней капли крови, – развивал свою мысль Джим, – а мы их и не собираемся завоёвывать, сами вымрут.

Над Алленом и Джимом в клубах лёгкого сигаретного дыма покачивался Иван. Он с интересом слушал разговор двух американских разведчиков.

Во многом Иван был с ними согласен. «Братья» по ремеслу довольно правильно понимали часть из поставленной перед ними задачи.

Действительно, российских чиновников нужно было оставить с голым задом.

Для этого и посадили на «царство» самых худших и жадных из всего имеющегося чиновничьего сброда – наследства прежней империи. Первым правителям повезло. Пока СССР оставался могущественной державой, первым лицам империи весь «загнивающий» капитализм «отслюнявливал» огромные взятки за развал «социалистического лагеря». Одноразовые «пособия» доходили до 300 млн. долларов в одни руки. Теперь же, с развалом империи, капитализм потерял к этим первым лицам всякий интерес. Но слух о «халявном башеле» уже прошёл, и наверх власти полезли все, кому не лень. Но, оказалось, что наверху, только разруха, впрочем, как и раньше, и никаких подаяний. Но Иван, видал и не такое на своём веку, потому верил в Россию, даже в Россию, где не осталось ничего святого. И в этот раз, качаясь на облачке сигаретного дыма, он понял, пора настала, надо «оторвать» от затянувшегося отдыха одного из своих друзей, пока без лица, но уже, не боявшегося сильных перегрузок. Опыт он получил на горнолыжных спусках и альпинистских подъёмах.

Конечно, горнолыжные спуски назвать отдыхом трудно, но и «рулить» тут, в низине, тоже необходимо. Альпинист-горнолыжник был человеком осторожным. Он всех допускал к спуску, но почти никого к подъёмнику.

И теперь Иван думал, что пора бы встретиться с альпинистом-горнолыжником, обсудить замыслы «наших друзей» и наметить свои.

Глава седьмая. Переходный период

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза