Скульптуры земной поверхности

Вся эта драгоценная информация, которую извлекают из горных пород геологи, должна еще быть дополнена сведениями о соотношении разных горных пород и образуемых ими тел в пространстве и во времени. Нелегкая, как видим, задача! Но она все же решается, и часто с большим успехом, и таким образом геоморфолог обычно знает, каким материалом сложена та или иная форма рельефа, знает либо от геологов, в том числе и из составленных ими карт, либо изучает этот материал сам, что, конечно, требует серьезной (и учебными планами вузов предусмотренной) подготовки. Так вот, само собой разумеется, что всякие, и самые малые формы рельефа, такие, как знаки ветровой или водной ряби, и самые крупные его формы, такие, как целые горные цепи, наполнены геологическим материалом и этот материал влияет на внешние очертания, на форму той или иной неровности. Но если так, то определенным горным породам, их семействам, или совокупностям, должны бы соответствовать и совершенно определенные по своим очертаниям формы рельефа — большие и малые. Отчасти так оно и есть, но, оказывается, не всегда и нередко в малой доле, а это значит, что из разного «геологического теста» могут получаться и сходные и совсем несходные по виду неровности земной поверхности. Почему? Потому что из одного материала даже руки человека-скульптора могут изготовить разные вещи, например бюсты разных людей, но и из разного материала, например из мрамора, гранита, гипса, глины, тот же мастер может создать скульптурные портреты одного и того же человека. Они будут сходны во многом, а все-таки будут отличаться, и, помимо разной техники, именно тем, что материал сам по себе вносит в работу скульптора, будут отличаться, как говорят, свойствами своей фактуры. Отсюда, конечно, идет изречение: «Глина придает скульптуре жизнь, гипс — смерть, мрамор — вечность».

Тот факт, что вещественный, геологический состав форм рельефа в разной степени влияет на очертания форм земной поверхности (это свойство горных пород называется литоморфностыо, от греческих слов «литое» — камень, «морфе» — форма), объясняется чрезвычайно просто тем, что сами-то неровности создаются разными силами, что они имеют разный «возраст» и, так сказать, износ, что они создавались, как правило, постепенно и продолжают быстро или медленно развиваться в современную эпоху. Иными словами, происхождение неровностей Земли может быть простым и сложным, длительным и кратковременным, связанным с действием одной или многих сил, называемых обычно факторами рельефообразования.

Мы привыкли различать во всех вещах и в явлениях природы, в частности, их форму и содержание, знаем, что однородным, к одной группе относящимся явлениям свойственны и специфические для них формы. В геоморфологии сама наука как будто нацелена на изучение неровностей, или форм, отличающихся от плоскости. Ведь неровности сами по себе — это некоторое свойство, особенность вещей, но не сами вещи. Как же разобраться во всем этом?

Кроме геоморфологии, есть еще многие другие морфологические науки (морфология языков, животных, растений и т. д.), все они, во-первых, служат разделению и классификации каких-то в чем-то, однако, однородных вещей, а во-вторых, помогают уяснить роль самих форм в выполнении вещами каких-то внутренних и внешних функций, отношений, связей. Вот почему глубокое знание формы вещей, внешне манифестирующей себя и прежде всего обращающей на себя наше внимание, служит могучим средством диагностики самих вещей и явлений. Слово «диагностика», столь принятое в медицине, связано с ней не случайно. Вспомним, что начало начал медицины — анатомия человека — вполне морфологическая наука. Множество форм в природе породило и множество морфологических наук. Одна из них — геоморфология. Из всего сказанного ясно, что наблюдение, изучение, в необходимых случаях измерение различных форм различных явлений и вещей в общем познании их сути играет, так сказать, подсобную, служебную роль. Но в таком выводе не все правильно. Ведь форма и содержание существуют всегда в каком-то подвижном единстве, они не могут быть оторваны одна от другого без абстракции, т. е. особого приема, метода мышления, а в действительности в природе могут только сосуществовать.

Попробуем для сравнения еще раз обратиться к скульптуре — одному из самых возвышенных пластических искусств. Разве на первое место в ней выдвигается материальное, вещественное содержание, а не содержание совсем иное, не просто заключение в форму, а слитое с ней в то, что мы называем произведением искусства? Разве мраморные Венера Милосская или Давид Микеланджело демонстрируют свойства самого мрамора, а не что-то еще, несравненно более важное и значительное? В образном, опирающемся на внешность явлений познании мира, т. е. в искусстве, форма выступает, следовательно, как ведущее начало по отношению к материалу (в этом случае к мрамору), как ведущее начало по отношению к нашему представлению о греческой богине любви и красоты и о библейском убийце великана Голиафа.