Скверна. Шаг первый

Гнилая натура друга, лицемерие родителей, сомнения касательно девушки – такого рода вещи, которые красными флагами размахивают у тебя под носом и кричат о себе настолько очевидно и громко, что со стороны ты легко можешь показаться наивнейшим из идиотов, что топчут эту землю. Грустная ирония таких ситуаций заключается в том, что хоть флаги и красные, но ты-то – дальтоник. А когда цвет начинает прорезаться, ты никак не можешь взять в толк, как можно было в упор не видеть очевидного.

Вот и перед моим носом еще с того самого момента, как Родион посмотрел на мое распластанное по саркофагу тело и произнес название атрибута, висел такой флаг. И наконец-то я его заметил.

Я снова посмотрел на свою бледноватую руку.

Если они все ожидали увидеть меня мертвым, почему я все еще вполне себе жив?

«Пренебрежение болью» показало обратный от желаемого эффект. Собственно, как и вторая аура, «Регенерация», которая вместо того чтобы излечить меня, принялась усугублять мои раны.

Я вспомнил прогулку с Родионом, когда он вывалил на меня поток информации касательно искаженной энергии.

Он говорил, что под воздействием искаженной энергии все, что дарило жизнь, становится губительным, а проклятия… трансформируются в нечто иное. И моя аура регенерации, ранее помогавшая мне, а этой ночью чуть не угробившая, идеально подходит под это описание.

Уроборос не остановил перезапечатывание Скверны, нет. Она все это время была во мне. Уроборос не дал Скверне захватить надо мной контроль… и не дал ей исказить меня.

По спине пошли мурашки. Они ищут меня. Только пока еще не знают об этом.

Я начал лихорадочно анализировать все, что мне было известно.

Какие у них есть зацепки? Люди в поезде бесполезны. Полезный свидетель – только я. А дело срочное, раз они пришли на следующий же день после моего пробуждения из комы.

Вопросы задавали в основном про стариков. Агентам, как, собственно, и мне, было очень интересно, зачем убили проводника. Они очень акцентировали на этом внимание. Но, если честно, у меня складывалось ощущение, что старик прибил того проводника тупо для того, чтобы сломать мозги мне и всему следствию.

Зачем применяли агрессивные методы допроса и блеф? Скорее всего, проверяли мои ответы.

Возможно последние фразы девушки-агента и были брошены, чтобы расположить меня к ней на контрасте с хамоватым Рубаном, но на деле она дала то, чего мне так не хватало, – толику информации.

Медсестра выдвинула какой-то из приборов над моей головой и начала записывать его показания, держа в руках планшет для бумаги, что немного отвлекло меня. Она иногда как будто с опаской поглядывала на меня и постоянно поправляла свои волосы.

Я вернулся в свои мысли.

Они от меня не отвяжутся, и это понятно.

Как бы я ни старался, Рубан выглядел опытным агентом, как и Баркер. Они явно читали меня и делали свои выводы. Хотя мне и казалось, что держался я довольно неплохо, но они точно поняли, что здесь что-то нечисто.

Что же до начальника медсестры… Его недавняя реакция была бесценна. Будь это кто-то другой, я бы сразу сделал однозначный вывод, исходя из поведения врача. Однако с такими скользкими типами есть одна большая проблема: они всегда, каждый божий день, трясутся за свою шкуру, благодаря чему не всегда легко сказать, что именно вызвало у них панику. Я насмотрелся на таких еще в окружении отца. А если учитывать склонность Ибрагима к подхалимству, сложно сказать однозначно, он так вспотел и потерялся просто потому, что дезинформировал влиятельных господ касательно моего состояния, тем самым показав свою некомпетентность, или потому, что снотворное все-таки должно было заставить меня заснуть навсегда, и теперь у него на повестке дня больша-а-я такая проблема в виде одноглазого наследника известного клана. Медсестру он мог использовать втемную, но, судя по ее поведению, все не так просто.

Впрочем, с такими вопросами лучше разбираться вместе с Фридрихом: он лучше разбирается в людях, чем я.

Мия закончила свою работу и устремилась к выходу, однако, сделав шаг по направлению к двери, замерла на месте.

– Извините… – тихо произнесла она, опустив голову в пол, и стремительно вышла из палаты, даже не дав мне ответить.

И что это было? Она про свою нервозность? Сомневаюсь…

Ближе к ночи в коридоре послышались тяжелые шаги. Я притих, вслушиваясь в происходящее.

В какой-то момент шаги внезапно прекратились, а затем дверь распахнулась – и в проеме показался мужской силуэт.

Фридрих был мощного вида мужчиной на шестом десятке лет. Впрочем, по его физической форме об этом сложно было сказать – только морщинистое лицо и черные волосы с сединой выдавали его реальный возраст. На квадратном лице выделялись пышные усы, которые меня почему-то всегда смешили.

Однако самому Фридриху сейчас было не до смеха. Несмотря на миролюбивую позу (в одной руке он держал пластиковый судочек с супом, а во второй – пакет с апельсинами) было ясно, что он не в добром расположении духа. Его глаза были сужены, ноздри гневно вздуты, а скулы постоянно играли. Фридрих был зол. Однозначно.

– Что-то ты быстро, – хмыкнул я.