Скверное происшествие

Поражённая внезапной догадкой, я подняла глаза на отца. Он продолжал говорить, и вид у него был чрезвычайно довольный. В тот момент отец раскрылся передо мной и стал совершенно мне понятен. Бывают такие состояния ума, когда что-то, точно какая-то завеса, приоткрывается, и внезапно приходит понимание самых сложных явлений жизни. Невозможно объяснить, как и почему это происходит, но в истинности открывшегося не сомневаешься. К тому же в прошлом и настоящем немедленно отыскиваются доказательства, и тогда недоумеваешь: как же раньше не понимал вещей простых и очевидных...

Отец был слишком увлечён собой, чтобы замечать и понимать кого-то ещё.

Помню, мы с братом принесли в дом котёнка. Это был пёстренький и необыкновенно пушистый котёнок с жалким огрызком вместо правого уха. Мы подобрали его возле школы. Он сидел на заснеженном газоне, жался от холода и осторожно оглядывал пробегавших туда-сюда ребят. Весь вид его выражал смирение и готовность принять на себя любые удары судьбы.

Родители, хоть и с неудовольствием, но позволили нам оставить найдёныша. Но каково же было наше горе, когда, вернувшись из летнего лагеря, мы узнали, что наш питомец исчез. «Убежал», – объяснили нам родители. Но это не успокоило нас. Долго ещё мы с братом бегали по улицам, спускались в подвалы, заглядывали на чердаки и с надеждой звали: «Филька...Филька...» Но Филька не отзывался. А потом я случайно услышала, как отец рассказывал историю о надоевшем ему котёнке Фильке.

– Надоел он мне, чёрт его дери! – смеялся отец. – Пока дети в лагере были, в лес его отнёс... Если не сожрали его там, может, жив ещё...

– А что дети, переживали? – спросила какая-то гостья.

– Да поплакали немного, поискали, а там и думать забыли, – отвечал отец. – Ничего... Переживут...

Если бы я не слышала этого собственными ушами, я бы никогда не поверила, что отец может так жестоко обойтись с нами.

А ведь отец любил повторять, что семья составляет смысл его жизни, что ради своей семьи он живёт. И в то же самое время он выказывал столько нечуткости, столько равнодушия к своей семье, что и к постороннему человеку было бы неприлично выказывать.

Казалось, он только играет роль любящего отца семейства. Решив для себя, что подобает любящему или строгому отцу, хорошему хозяину, преуспевающему человеку, отец изо всех сил старался соответствовать избранному образу. Смотря по ситуации, он подбирал себе роль, а дальше заставлял себя думать и чувствовать, как пристало его «герою».

Нас с братом он старался заставить быть такими детьми, какими в его представлении должны быть дети. Я совершенно уверена, что он не знал нас, он просто не умел видеть, что отличает нас с братом от других ребят. К тому же, отец просто не мог освоиться с мыслью, что породил отнюдь не глуповатых и заурядных детей. Он сомневался не в нас – в себе.

Отец сумел кое-чего достичь в жизни: стал неплохим и уважаемым специалистом, построил свой дом, вырастил двоих детей. Да ведь служил-то он всего-навсего на нашем местном заводишке. Домишко выстроил не где-нибудь, а в Упырёвске – городишке до того дрянном и маленьком, что и не на всякой карте-то его отыщешь. Детей вырастил – ну да что ж тут удивительного. Достижения эти представлялись ему недостаточными для того, чтобы считаться человеком преуспевающим – я сама сколько раз слышала, как он называл себя неудачником.

Конечно, я нисколько не сомневаюсь, что отец любил нас и желал нам добра, но добро это в его представлении имело какой-то искажённый, уродливый контур – он не понимал, что нам может быть хорошо как-то иначе, нежели это представлялось ему. Когда нам с братом попеременно пришла пора определять дальнейшую свою судьбу, отец принял в этом активное и искреннее участие. Любые творческие профессии он отбросил без рассуждений, разъяснив, что претендовать нам не на что. Приметив во мне интерес к истории, выражавшийся в увлечённости историческими романами, он определил меня как будущего учителя истории. Отец долго и с большим чувством говорил мне, как это трудно, но вместе с тем почётно быть учителем истории – приоткрывать детям завесу прошлого, внушать уважение к предкам и любовь к Отечеству. На все мои возражения он только спросил насмешливо: «Ну и кем же ты хочешь быть?» Уже в одном только тоне, каким отец умел задавать свои вопросы, было столько иронии, столько высокомерия, что я побоялась и рта раскрыть. И, покорная, повезла документы в областной педагогический институт. А между тем, я давно уже мечтала попробоваться в театральный. Я даже подготовила к экзамену монолог Скупого рыцаря. Знаю, что это не женская роль. Но, признаюсь, это был один из моих любимых отрывков, особенно в исполнении Черкасова...

Но в то время я предпочла бы как угодно исковеркать свою судьбу, только бы не слышать насмешек отца, только бы заслужить его одобрение и спокойное, внимательное участие в моей судьбе.