Скверное происшествие

Долго я не могла уснуть в ту ночь. В ушах у меня звенели слова брата: «Но всякий свободный человек должен отдавать себе отчёт, от чего именно он свободен, иначе свобода не имеет смысла...», «С революцией как с идеей пора кончать. Хватит, наконец, разрушать, пора созидать!..» «Кто он? – думала я. – Гений или помешанный? Но разве помешанные так рассуждают? А может, он просто тщеславный и самодовольный субъект? Было время, он раздавал автографы, а вот теперь и до интервью дошло...» В любом случае я решила никому ни о чём не рассказывать, а брату не подавать виду, что слышала его «интервью».

На другой вечер я снова стояла под его дверью.

– Ущербный человек всегда тщеславен. А тут плюгавенький да картавенький – ну как не затщеславиться? Хаос – это рай всех убогих и ущербных...

– Люди верят в миф. Это неискоренимо. Никогда ещё миф не опровергали факты. Сколько ни рассказывайте о продажности вождя пролетариата, сколько ни показывайте хоть бы даже и сами документы, подтверждающие связь большевиков с Германским генеральным штабом, а равно и различными германскими финансовыми учреждениями, никого не переубедите, разве только самых слабонервных и впечатлительных...

– Эта ленинская ненависть к России, эта смердяковщина всегда вызывали восхищение у той части русской публики, для которой плюнуть в Россию означало выразить своё сочувствие прогрессу и передовой мысли. Это те, для кого лучшая жизнь и материальные блага выше всех святынь и традиций...

Здесь он замолчал и выключил свет. «Наверное, устал», – подумала я.

На третью ночь в комнате брата было тихо. Потом несколько ночей кряду я не приходила под его дверь. Пришедши, наконец, я снова услышала «интервью». Впрочем, я вовсе не ставлю своей задачей пересказывать всё то, что слышала от брата. Дело и не в этом. Главное, я узнала брата совершенно с неожиданной стороны.

* * *

Сильный, но праздный ум непременно придёт к мерзости или безумию.

Брат мечтал быть услышанным, он готовился говорить, надеясь, что когда-нибудь случай представится. А пока репетировал и услаждался тем, что никто не перебивает его. Ведь уединения в строгом смысле не получалось. Дело в том, что в продолжение года один за другим непрерывной чередой следовали дни рождения и тезоименитства всех многочисленных членов нашей фамилии. Тётя Амалия исповедовала идею о том, что всем нам непременно и во что бы то ни стало следует как можно чаще общаться. Остальные не возражали. Вот почему не явиться на такой праздник значило бы нанести смертельное оскорбление не только его виновнику, но и всему семейству. Торжества наши, как и все прочие торжества, заключались в обильной еде и застольных беседах. Говорили, как правило, о ценах на продукты, о политике, о чужих кошельках, об эффективности экономических реформ, о личной жизни представителей творческой интеллигенции, о каких-то певичках и теннисистках и, конечно, о великих людях.

Брат сначала слушал молча, потом начинал злиться и очень неловко вклиниваться. И, несмотря на то, что замечания брата были дельными и остроумными, разговоры же совершенно бестолковыми, глупо выглядел именно брат. Остальные, если и позволяли ему говорить, делали это с видом величайшего одолжения. Едва брат умолкал, разговор возобновлялся – брата, как правило, не удостаивали ответами.

Как-то заговорили о поэзии. Солировал кузен, которого все наши почитали большим талантом и умницей. Он действительно сочинял стишки к датам да ещё писал довольно симпатичные акварели, но, признаться, был как-то удручающе безвкусен. Среди прочих, внимание моё всегда привлекала работа, где кузен изобразил самого себя за роялем. Лицо его загадочно-задумчиво. Над головой покачивается облако. В облаке различим абрис женщины, о которой, по всей видимости, кузену напомнила музыка, изливающаяся из-под его пальцев. Всё это вместе: и рояль, которого кузен и в глаза-то никогда не видел, и облако, точно взятое из комиксов, и по-овечьи глупое лицо задумавшегося кузена, обращённое почему-то, как в театре, к зрителю – всё это производило на меня именно удручающее впечатление.

Брат говорил о нём, что «это червивый человек». Подозревая у себя талантик, он ещё в пору первой молодости отправился было завоёвывать столицы. Однако очень скоро, недовольный, разобиженный, вернулся домой. О своих приключениях в столицах рассказывать он не любил, но у нас всё шептались о каких-то кознях и заговорах против кузена, о том, что без денег нынче не пробиться и о том, что процветает бездарность.