Скверные истории Пети Камнева

Наверное, Пете приятнее, чем метеорологические замечания, был финал: Петя, я все время вспоминаю тебя, наши встречи и твои разговоры, мечтаю о будущих, люблю тебя и очень, очень жду. Целую

М. Была и приписка: Рута тебе много раз передавала привет. И кто скажет, что это писала не влюбленная женщина, тот ошибется. Но и особой страсти в этих строках нет. Но вот второе: Любимый, здравствуй! Я необыкновенно благодарна тебе за слова, которые ты подарил мне. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю и как скучаю по тебе. Даже во время прощания на вокзале я до конца не понимала, как мне будет плохо. Милый, мне очень хочется побыстрее тебя увидеть, есть много о чем рассказать, а письма, ужас как трудно мне их писать. Ты напиши хоть ориентировочно, когда покинешь свое северное пристанище, зная дату, будет легче тебя ждать, хотя, пока я тебя не увижу, вряд ли мне будет спокойнее: трудно представить, с каким нетерпением я тебя жду. Хороший мой, вспоминай обо мне чаще. М.

Чувствуя неловкость, но и оправдывая себя тем, что биографу позволено копаться в чужих интимных посланиях, я пытался вообразить, с каким чувством молодой Петя читал эти строки. Ну волнение, чувство удовлетворения мужского тщеславия, нежность, наверное. Но подозреваю, зная Петю много лет, все эти уверения в любви, которых многие мужчины, сужу по себе, за всю жизнь так и не дождались и никогда не услышали, он уже тогда, в младые годы, принимал не просто как фигуры речи, но – как должное. Ведь это он сказал мне, я уж упоминал, я не ее полюбил, я полюбил Литву. Да и все дальнейшие события подтверждают это предположение.

Скажем, когда в начале марта Петя вернулся в Москву, он, продолжая в письмах любовный диалог с Мяйле, не стал увольняться, потому что тут же оформился в новую экспедицию, на этот раз в Среднюю Азию. Зная

Петину непоседливость и готовность к авантюрам, объяснить тот факт, что он не съездил хоть на несколько дней в Вильнюс, можно только одним обстоятельством: ему не слишком хотелось туда ехать. В Москве он покружился в богемном вихре, оформил документы на заочное отделение и, сдав походя какие-то недостававшие зачеты, оказался на третьем курсе: летом ему предстояло еще кое-что сдать и перейти на четвертый. Конечно, он звонил в Вильнюс, клялся в любви, но уже в начале апреля гулял по городу Фрунзе и даже из спортивного интереса купил у фонтана на площади Ленина по сходной цене баш анаши, что хватало на добрых четыре косяка: при том, что Петя никогда не

наркоманил всерьез, предпочитая традиционный православный способ получения кайфа. Два месяца он питался бараньим лагманом и печеной форелью, поднимался на альпийские луга, любовался снежными хребтами

Алатау, купался в ледяной воде озера, прогревавшегося днем лишь сантиметров на пять, наблюдал, как киргизские селянки в разноцветных косынках собирают мак на полях, оцепленных русскими автоматчиками, видел мусульманские похороны, когда мужчины бегом тащат завернутого в саван покойника к белому склепу. И читал письма возлюбленной:

Любимый мой! Я тебя очень-очень люблю. Иногда я просто с ума схожу без тебя, дни такие длинные, ночи тоже, и их еще так много. Петя, все мои желания, мечты, планы связаны только с тобой, но, когда я начинаю пересчитывать дни, оставшиеся до нашей встречи, я прихожу в ужас – как еще долго ждать. Для меня уже ничего не может измениться, но все же, когда ты уезжаешь… Я чуть не со слезами читаю эти строки, но бесчувственная скотина Петя, полагаю, пробегал их мельком. Этакая печоринская пресыщенность, байроническая, б…, поза. Это ж надо было так вскружить голову бедной девице! Но вот другие ноты, видно, Петя в своих письмах стал давать уроки в тишине: Любимый, очень внимательно прочитала твое письмо. Не скрою, родные эмоции оно во мне не вызвало. И я много думаю о нас…

Хочется сказать: беги, милая, потому что Петя, очевидно, стал остывать. И, по-видимому, принялся делиться своими сомнениями, так сказать метаниями измученной души, как пишут дурные лирики. Потому что письмо Мяйле заканчивается так: Хороший мой, я тебя люблю и верю в твои способности и силы, в твою удачу, и, если мы по-настоящему хотим быть вместе, мы сможем понять друг друга. И наконец: Милый, я твои письма готова читать с утра до вечера, но, к сожалению, ты меня ими не балуешь. Дальше следует пресный отчет о том, как они с Рутой ходили в кафе, что-то о трудоустройстве, вряд ли Петя дочитал это письмо до конца. Однако в июле он оказался в пансионате в Паланге, куда Мяйле им загодя достала путевки.

Это предприятие отдыха представляло собой ряды железных бочек, прижатых одна к другой и стоявших под соснами. В каждой бочке было по две кровати. В первые два дня у них за стенкой кто-то неутомимо трахался, смачно, со стонами. Когда Петя, перебравшись в постель