Скверные истории Пети Камнева

Они сошлись по-соседски, как и бывает между новоселами, на почве обустройства своего жилья. Потом оказалось, что Леня – журналист.

Правда, бывший, но закончивший тот же факультет, вечернее отделение, шестью годами раньше Пети: до университета он послужил в армии, подвизался на заводе. Нашелся и общий знакомый: бывший Петин ответственный секретарь, который обучался одновременно с Леней чуть не в той же группе. Нынче Леня, устав от нетучных журналистских хлебов, работал директором небольшого продуктового магазина, что тоже показалось Пете, лишенному социальных предрассудков, хоть и экзотичным, но милым. Поскольку скоро выяснилось, что Леня – человек душевный и деликатный, к нему незазорно и нетрудно было обратиться с просьбой, он помогал Пете радостно, сам же наотрез отказывался от

Петиных услуг, приходилось их оказывать исподволь.

Когда мы с Петей только обустраивались в Колобове, Лени на даче, как он неизменно называл свою деревенскую избу, не было, поэтому я его и не видел. Но Петя многократно, прежде чем переселиться на другой берег, наезжал в Колобово самостоятельно, готовился к переселению, и они познакомились по-соседски, исправно выпивали и однажды даже ходили на охоту – на уток. Если можно, конечно, так назвать довольно дилетантское предприятие: они собрались как-то поутру, надели сапоги и пошли краешком болота, причем Петя был безоружен, а Леня держал в руках двустволку, которую одолжил ему какой-то знакомый. По их понятиям, утки должны были гнездиться именно здесь, в верховьях Бойни, но это было сомнительно: лёт давно кончился, и утки, понятное дело, еще в мае улетели дальше на север.

Так вот, Леня и вызвался помочь Пете переправиться, потому что тот торопился привести в порядок свое новое жилье, – он уже все оформил и заплатил в этой самой Вязовне, куда переехали бывшие хозяева дома в Польках. Торопился из соображений романтического толка, как я уж говорил, в видах, так сказать, семейных: вспомните вдову с ребенком.

Машину Петя оставил у Лени во дворе, запер баню и избу, и они отправились.

Как на экране, вижу картину этой переправы. В широкую дощатую плоскодонку было погружено только то, что понадобится. А именно: старый холодильник Саратов, рабочее кресло, изваянное мною из бруса для Пети в наш с ним приезд. А также инструменты, продукты, минимум одежды, ну и кое-что для баловства – пляжный шезлонг, скажем, надувные матрасы. Леня поплыл вместе с Петей, поскольку должен был перегнать лодку обратно, чтобы вернуть ее хозяевам, – на этом рыбном озере у каждого местного жителя лодка всегда должна была быть под рукой, потому что рыба здесь была важной статьей семейного прокорма. Поэтому, когда они добрались до Польков и разгрузились на берегу, Петя тут же отправил Леню обратно, уверяя, что дальше он все сам.

Избенка оказалась той же конструкции, что и в Колобове, только еще меньше. Но место, как убедился лишний раз Петя, действительно было даже не привлекательным, но сказочным: заброшенностью, уединенностью, дикостью окрестной природы, стихийной бурностью растительности от близости озерной и болотной воды, повсеместным цветением и благоуханием. И Петя освоился очень быстро, за три дня.

Он сам вымыл и выскреб избу, постелил даже купленный у деревенской соседки в Колобове половик, вязаный зимой из цветных скрученных тряпок. Переставил на свой вкус нехитрую мебель, радуясь и длинному обеденному столу в горнице с массивной столешницей, отструганной до блеска и отполированной долгим пользованием, и крепким лавкам и табуретам, все деревенского изготовления. В углу стоял и народного местного стиля самодельный платяной шкаф с масляной краской нарисованными неясной ботанической принадлежности цветами на дверце.

Петя затопил голландку, она почти не дымила, а вот русская печь не тянула, скорее всего у нее был завален дымоход. Но избенка была крошечная, одной печки летом было за глаза довольно. Светило электричество, и скоро в сенях зарычал старенький Саратов, которому не хватало одного амортизатора. Петя испытывал самое сладкое состояние, какое можно испытывать в жизни, – предчувствие счастья.

Шла первая половина июля, лето выдалось солнечное, во дворе гудели шмели, на берегу – Петя упорно называл пляжем эту полосу дивного белого песка, – несмотря на пекущее солнце, было прохладно от близости озерной воды. На второй день Петя изучал книжку Бояджиевой о народном театре, сидя в шезлонге в купальных трусах и в панаме, и нежданно стал свидетелем пасторальной сцены, которая его поразила.