Скверные истории Пети Камнева

Петь не получалось. Петя перевернулся на спину и почувствовал, что слабеет. На том берегу, куда он плыл, не было видно ни огонька. Да и самого берега видно не было, и Петя не мог определить, сколько он уже проплыл и сколько ему осталось. Становилось холодно. Лежать на спине было нельзя: во-первых, его тело явственно сносило течением, во-вторых, нужно было двигаться. Двигаться и чем-то отвлечься, чтобы движения выходили автоматическими: о самих усилиях тоже нельзя было думать. И Петя решил, что будет думать о театре. Тогда-то ему и пришла удивительно простая и отчетливая мысль о том, что театр, некогда развившийся из ритуала, причем из ритуала погребального, всегда и всюду представляет на сцене живых мертвецов. В новой драме это, скажем, Смерть Тарелкина или Наш городок. Петя вспомнил, что читал где-то и фразу Жана Жене на эту тему, что-то вроде того, что Театр должно поместить как можно ближе к погосту, воистину в оберегающей тени места, где стерегут мертвецов. И Петя сказал себе

вот именно, именно стерегут. И понял, что дыхания не хватает, что обмякли руки, и, по всей вероятности, сейчас он примется тонуть.

Ноги опустились вниз и, как в дешевой комедии, Петя нащупал дно. И встал – воды было по грудь. Буря не прекращалась. Этот берег был очень пологим, и Петя шел, еле волоча ноги по вязкому донному илу, бешено отмахиваясь от каких-то водорослей, зловеще все пытавшихся уцепиться за его тело. Идти оказалось не близко, и эти последние полторы сотни метров показались ему сущей пыткой.

Дождь не унимался, и обессиленный Петя рухнул на сырой песок. Шансы насмерть простудиться были велики. Нужно было срочно выпить водки и очень горячего крепкого чая. Конечно, они сидят в доме… что ж им под дождем меня встречать… и ждут… и чай догадались поставить, неразборчиво думал Петя, когда, шатаясь, добрел наконец до крыльца.

Дверь была не заперта, хотя сам Претя всегда запирал ее на ночь.

Свет нигде не горел – ни в сенях, ни в комнате. Невольно стараясь не шуметь, Петя вошел в избу и скорее почувствовал, чем услышал, что в темноте мерно дышат два существа: мать и дочь, они спали вдвоем на одной кровати. Они не ждали его. В отблесках молний Петя рассмотрел чайник на столе. Дотронулся, чайник был холодный. Вот тогда все и кончилось, закончил свой рассказ Петя.

– Но почему? – спросил я. – Ну заснули, ну решили, что ты не придешь…

– Что я утонул, да?

И, помолчав, добавил, вдруг улыбнувшись: они были не те.

Позже, через много лет, Пете случаем стало известно, что девочка

Женя выросла, окончила экономический факультет, стала менеджером в рекламной фирме, занимающейся продвижением марки Мальборо на российский рынок. Что ж, судя по всему, у нее с младых ногтей были такого рода способности. А вот, что стало с вдовой, не совсем ясно.

Говорили, что она так и не вышла замуж, а работает по культурному ведомству, в монастыре, сад которого полон цветов и плодов. Нет, она не стала послушницей, конечно, но своего рода трудницей, проводит дни свои за монастырскими стенами, заведуя с советских лет еще этнографическим музеем, который монахи все никак не могут из своей обители потеснить.

Вернувшись с того света, попадаешь в другую страну

Одиннадцать часов полета, считая часовую посадку на Шпицбергене,

Петя потихоньку тянул виски, приобретенный в дьюти-фри в

“Шереметьеве”, и слегка нервничал. И не только от скорого столкновения со свободным миром. Московские таможенники сделали все, чтобы испортить ему дорожное настроение. Они сказали Пете, что американская виза, поставленная в посольстве в Москве,

неправильная. И выпустить-то они его выпустят, вот в Америку его не впустят. И нельзя сказать, что у Пети была такая уж голубиная душа. Но и у него поднялся снизу живота страх, въевшийся во всех нас, готовность к любой подлости со стороны родного государства. С колотящимся сердцем дрожащей рукой Петя в аэропорту Джон Кеннеди

Вашингтона протянул свой паспорт здоровенному негру-пограничнику.

Тот небрежно пролистал ксиву и улыбнулся во весь сахарный рот:

– Welcome to America, sir!

Приглашение в мормонский университет Джордж-Таун читать лекции о

Достоевском спроворила Пете та самая закадычная американка-славистка, чей виски мы некогда распивали с Петей в его одинокой квартире. Причем приглашение было оформлено на целый год при визе B-2, то есть с разрешением на работу. Рабочих у Пети было только два месяца. Но он проболтался еще два перед тем, как в половине августа я поехал встречать его в аэропорт…

Получив приглашение, до последнего момента Петя не верил, что его выпустят из страны Советов. Говорил же ему кагэбэшник на допросе:

вам, голубчик, не видать Запада как своих ушей, об этом мы позаботимся. Они промахнулись: волна недолгой эфемерной свободы подняла голубчика и выбросила на атлантический берег, на реку

Потомак. Здесь на речной волне недалеко от Independent, на которой

Петя снял себе жилье bedroom, living room, half of bathroom, покачивался дебаркадер с баром, где Петя по утрам принимал margarita