Сквозь ад русской революции. Воспоминания гардемарина. 1914–1919

Меня с двумя другими курсантами отправили на транспортер аэропланов, который ремонтировался в доке. До войны это был румынский пассажирский лайнер, но после присоединения Румынии к Антанте он перешел во владение российского флота, был перестроен и определен для военного использования. Мы надеялись, что нас направят на эсминец с перспективой немедленного овладения профессией военного моряка, поэтому были разочарованы. Однако все имеет свои положительные стороны. Это был роскошный корабль, а о таких комфортабельных каютах, как наши, курсанты могли только мечтать. Кроме того, пока корабль стоял в сухом доке, дел у нас было мало, а времени достаточно, чтобы ознакомиться с окружающей обстановкой. Подобно всем русским городам во время революции, Севастополь выглядел запущенным и неопрятным, но он имел некий шарм, который ничто не могло уничтожить: сияющие белизной дома, перемежавшиеся ярко-зелеными садами и городскими парками, море, отсвечивающее пурпурным цветом, сине-зеленые блики, играющие на горах вокруг, крымский воздух необычайной чистоты и прозрачности, чудная панорама широкой гавани с военными кораблями, стоящими на якоре. Город покорял мгновенно и навсегда.

Молодого человека, воспитанного во флотских традициях, Севастополь с его славной историей притягивал с особой и неодолимой силой. По вечерам, когда производило выстрел сигнальное орудие, когда на каждом корабле горнисты трубили отбой, когда на ночь спускались корабельные флаги, гуляющие в парках люди – мужчины, женщины и дети – прекращали разговоры и любовались флагманским кораблем. Горожане жили заботами флота, а севастопольские девушки превращали каждый уголок берега в место восхитительного и волнующего приключения.

Мы были переполнены впечатлениями и хотели видеть светлые стороны жизни. Хотя местный Совет и матросские комитеты на кораблях мешали офицерам выполнять свои функции и подрывали боеспособность флота, в целом моральное состояние матросов и солдат по сравнению с тем, что мы наблюдали на севере, казалось нам отличным. Во взаимоотношениях офицеров и подчиненных здесь не было той острой личной неприязни, которая так бросалась в глаза в Петрограде.

Мы делились впечатлениями от наших наблюдений со старшими офицерами, но те задумчиво покачивали головой и предупреждали нас, что худшее может случиться в любую минуту. Их предчувствия оправдались очень скоро. Незаметно для нас грозовые тучи уже заволокли небо. Войска Корнилова двигались к Петрограду, и как гром в ясном небе прозвучало воззвание Керенского.

Неделей раньше царило необыкновенное затишье. Кораблю оставалось еще несколько дней стоять в сухом доке, и я вместе с двумя другими курсантами отдыхал после обеда в своей каюте. Володя читал книгу, я и Саша дремали в своих койках. Внезапно мы услышали за дверью топот бегущих ног и крики:

– Общее собрание! Все наверх!

На борту корабля происходило что-то необычное. Мы с Сашей спрыгнули с коек и спешно натягивали ботинки, Володя же открыл дверь. Мимо прошла спешившая группа матросов, возбужденно переговаривавшихся.

– Что случилось? – спросил Володя.

Один из матросов, высокий, худой кочегар с черными разводами на лице, остановился перед дверью.

– Царские офицеры показали наконец свое нутро! – В его словах звучала угроза. – Сукин сын Корнилов оказался предателем!

Я заметил со своего места, как напряглась спина Володи, затем последовал его спокойный, размеренный голос:

– Революция или нет, говорить так на борту корабля о Верховном главнокомандующем нельзя! Я доложу о вас капитану и матросскому комитету, тогда посмотрю, что с вами будет!

Последовала секундная пауза, затем матрос хрипло произнес:

– Значит, и ты один из них!

Неожиданно он повернулся и крикнул другим матросам:

– Здесь один из сволочей предателей, задумавших всадить нож в спину революции! Надо с ним кончать! За борт его!

Матросы бросились к двери. Мы с Сашей рванулись вперед, чтобы помешать им, но было уже поздно. С руганью и криками матросы тащили брыкавшегося и упиравшегося Володю по проходу между каютами.

Вдвоем мы ничего не могли сделать. Единственная надежда на спасение Володи заключалась в том, чтобы встретиться с матросским комитетом на палубе раньше толпы. Мы побежали в противоположном направлении, вверх по трапу, ведущему в корабельную столовую, где команда собиралась на общее собрание. Пробиваясь сквозь толпу, я видел через проем в бетонном полу сухого дока, как тащат Володю.

На одном дыхании мы домчались до места, где стоял председатель комитета, и попросили его поспешить. Он не стал медлить.

– Товарищи! На палубе буза! – крикнул председатель так, чтобы все его слышали. – Мы с секретарем идем туда. Офицеры и команда пусть остаются здесь, пока мы не вернемся! Двадцать человек пойдут со мной! Подходите! Ты!.. Ты!..

Он указал пальцем на матросов и скрылся с ними внизу.