Сквозь аметистовые очки

Он смотрел на эту растерянную, поломанную, но не сломленную молодую женщину, и понимал, что она как никто другой подходит для его далеко идущих планов. А в амнезию он уже не очень-то и верил. Поэтому через неделю, согласовав план реабилитации с лечащим врачом, он забрал Полину – Альбину из больницы и привез в квартиру в панельной многоэтажке на улице Ясеневой. Из всех вещей она взяла только паспорт. Деньги раздала медсестрам, а сумку с кошельком, в котором остались банковская карточка и скидочные карты магазинов, и одеждой попросила по возможности передать родителям настоящей Альбины. «Не мое», – сказала. «Амнезия», – пояснил Сергей.

Москва Полине понравилась. Почему-то раньше ей представлялся шумный, пыльный город, наполненный нервными, куда-то спешащими людьми. Но столица открылась для нее совсем с другой стороны. Можно было часами бродить по Царицынскому парку или у Борисовых прудов, не встретив ни единой души. Понятно, что они есть совсем рядом: переговариваются пенсионеры, вооруженные палками для скандинавской ходьбы, хозяева зовут своих четвероногих питомцев, ветер доносит детские голоса. Но сами обитатели этих голосов словно существуют в каком-то ином, не постижимом неподготовленному человеку измерении, и от этого делается одновременно спокойно и грустно.

А еще ей нравилось бродить по огромным торговым центрам. Отрицательно кивать на дежурное: «Вам помочь?» – и примерять, но не с целью купить, а просто так, наряды, обувь, бижутерию. Выслушивать не всегда искренние комплименты, а потом отдыхать на фуд-корте со стаканчиком кофе, исподволь наблюдая за окружающим. В ней уже почти ничего не осталось от прежней Полины Исаевой. Теперь она жила под именем Альбины Лисицыной – девушки, погибшей в аварии на Ивановской трассе. Чужой паспорт с чужой фотографией не особенно смущал Полину. В уютном мирке, который она сама себе создала, никто не спрашивает документов. Документы – это из другой жизни. Из жизни, где она убила собственного сына. Воспоминания слишком болезненны, поэтому лучше от них уйти, спрятавшись в призрачный домик под названием «амнезия».

– Кем она была? – спросила как-то Полина у Сергея.

– Зачем тебе? – пожал он плечами. Помолчал и все же сказал: – Проституткой. Самого низкого пошиба. Тебя это устраивает?

– При чем тут устраивает или нет? У проституток тоже есть матери, которые, несмотря ни на что, любят, ждут и надеются…

– Матери бывают разные…

Слова прозвучали как пощечина. Полина пристально посмотрела на Еремина. Знает? Нет? Тот, как назло, сидел с совершенно непроницаемым лицом. Поди, догадайся.

А примерно через месяц после этого разговора Сергей совершенно внезапно сделал ей предложение. Да, то самое, которое женщины ждут от мужчины. Но она-то не ждала! Между ними никогда не было и намека на какие-то чувства. Конечно, она понимала, что он не просто так ее кормит, одевает, выдал карточку с регулярно пополняемым балансом. Ей было с ним удобно. И она согласилась.

– Надеюсь, мне не грозит знакомство с тещей? – спросил он.

Полина отвернулась, чтобы глаза не выдали боль от внезапного укола. Она не могла не думать о матери. Понимала, что своим бегством тяжело ранила ее. Но одновременно, в глубине души, считала именно мать причиной своего поступка, повлекшего за собой такие тяжелые последствия. Именно мать первая заговорила о депрессии и необходимости принимать транквилизаторы. Полина успокаивала себя мыслью о том, что мать найдет утешение в своем новом муже, хотя и понимала, что смириться с исчезновением единственной дочери ей будет очень сложно.

Женитьба ничего не изменила в отношениях Полины и Еремина. Он все так же жил отдельно, приходил по выходным, пополняя запасы продуктов. Даже лимит на Полининой карточке остался неизменным.

А потом все в одночасье изменилось. Словно смерч прошелся по квартирке на Ясеневой, обрушив на голову Полины странные новости: ее картины понравились богатому бизнесмену из Турции. Оказывается, все это время Сергей представлял ее художницей, автором каких-то картин.

Тогда Полина впервые увидела эти картины вживую. Хотя они были выполнены в разной манере – часть написана на плохо подогнанных досках, из-за чего изображение напоминало рисунок на заборе, а часть на традиционном холсте, было ясно, что принадлежали они кисти одного человека. Особенно понравилась Полине серия человеко-зверей. Олень, волк, кот, бык были изображены в примитивной манере, казалось, будто рисовал ребенок, впервые взявший в руки кисть и краски. Если бы не глаза. Человеческие, полные непереносимой тоски. Такие глаза мог написать только истинный мастер. А еще картина, которую Полина про себя назвала «Мама». Пожилая женщина в платке, чем-то напоминающем монашеский головной убор, сидит за столом при свете керосиновой лампы. На столе свернулся уютным клубком рыжий кот и разложены черно-белые фотографии. Но женщина не обращает внимания ни на кота, ни на фото. Ее большие, окруженные морщинами, глаза смотрят внутрь, губы изогнуты в мягкой полуулыбке, как у Мадонн на картинах художников эпохи Возрождения.