Сквозь божественную ложь 2 (СИ)

Не помогало и то, что духовные сущности ничего не объясняли. Большая часть посланцев-отражений относилась к материальному плану с пренебрежением, оставляя смертных самих разбираться в полученном. А те, если не обладали особой склонностью — природным талантом к познанию откровений, — сходили с ума и вскоре погибали.

И солярные, и лунарные церкви высоко ценили оракулов — тех, кто мог выдержать тяжесть божественных помыслов. В случае ашур это уважение было ещё более весомым, поскольку Дом с оракулом мог диктовать свою волю другим.

Не желая отпускать будущее на милость богов, маги разработали школу прорицаний — бледное подобие истинной способности оракулов. Прорицания давали возможность заглянуть в будущее, однако этот способ сильно зависел от силы мага и давал сомнительные результаты.

Тем не менее прорицания порой срабатывали. Оттого от них не отказывались, несмотря на недовольство священников, считавших их попыткой уподобиться богам. По мнению церковников, лишь они имели право заглядывать в грядущее — устанавливать определённость там, где её не было.

У прорицаний было много недостатков. Но ключевым было то, что их использование требовало глубокой перестройки ауры — «выжигания», как выражались противники школы.

Волшебник, прошедший выжигание, становился, в сущности, инвалидом. Он приносил свои магические навыки в жертву ради призрачного шанса обрести способность прорицать, чтобы вершить чужие судьбы, подобно богам.

Но даже самый сильный прорицатель не мог сравниться с оракулом.

В Энель обнаружили спящий дар при рождении. И это определило её судьбу.

Всю жизнь её готовили к тому, чтобы трактовать откровения. Принуждали идти по церковной стезе, хотя она проявляла незаурядные способности в иных областях. Готовили к тому, что как только дар проснётся, её отправят в один из храмов, где она проведёт остаток своих дней.

Но талант не спешил пробуждаться. В конце концов глава Дома устал ждать и приказал разбудить его — любыми средствами.

Энель прошла через многое. Но финальной точкой стало предложение подвергнуть её выжиганию: один из учёных Дома заявил, что раскрыться способностям оракула мешают другие магические склонности.

Она сбежала с ритуального алтаря. Но обряд успели начать, и выжигание искорёжило ауру Энель. Меньше всего пострадали развитые маледикция и дименциализм, но кое-какие области были разрушены основательно. Энель не могла вызвать даже маленького огня; да что там, её выматывал базовый телекинез.

— И что мне было делать? — горько усмехнулась ашура. — Я пустилась в бега — прочь от своего Дома. Но от Милиам не спрятаться. Она явилась во сне отражением и заявила, что я веду себя как непослушный ребёнок и от судьбы не спастись. Я начала спорить, и она наложила проклятие, снять которое я при всех своих знаниях не могу.

— Какое проклятие?

— Ты видел! Когда я радуюсь, то… молодею.

Я вспомнил странные преображения ашуры; как она становилась маленькой девочкой. У Милиам — или Эмилии — было своеобразное чувство юмора.

— Когда мы найдём нетронутый храм, — произнесла Энель, прищурившись, — я спрошу у Милиам, сильно ли ей помогла власть над судьбой. Полюбуюсь на призрак. А потом, когда ты закончишь выпрашивать магию, уничтожу статую.

Пока ашура нашёптывала мне историю своей жизни, она заметно протрезвела. Поднявшись с кровати, она посмотрела на меня сверху вниз.

— Идиоты, которые добровольно выжигают себя, чтобы поиграть в богов, заслуживают смерти. Я достаточно откровенно выразилась?

Я не знал, как вести себя с этой версией Энель. Энель, говорящей правду без обиняков. Нарочито-спокойной Энель, внутри которой бушевала буря. Поэтому ответил просто:

— Да.

Она подобрала одежду. Обернулась возле двери:

— Короткого дня, Роман.

Лишь оставшись один, я вспомнил, что забыл рассказать Энель о нападении убийцы из Культа Ночи.

Глава 10

Той ночью мне приснился цепкий, никак не желавший отпускать кошмар. Видения собора, в котором я разговаривал с Эмилией, смешались с воспоминаниями о храме в Гетое.

Одна церковь беспрестанно перетекала в другую, статуи святых оборачивались скульптурой лунарной богини, а та исчезала в сгущавшемся липком мраке. Я чувствовал себя мошкой, пойманной в каплю смолы; рвался прочь, но сиротливо жавшиеся к стенам трисвечия не могли разогнать темноту, не могли озарить выход, потому что выхода не было, а холод подкрадывался всё ближе к сердцу…

Утро оказалось не менее утомительным, но хотя бы более понятным. Даичи вконец озверел от вынужденного просиживания за торговыми бумагами и отдал приказ каравану трогаться. Дайск говорил, что охрана не укомплектована полностью, но купца увещевания помощника не переубедили.

Для нас распоряжения Даичи вылились в ранний подъём. Из-за кошмаров я толком не выспался, но потирающей виски Энель и бледной, невыспавшейся Айштере приходилось не лучше. Когда я встретился взглядом с ашурой, в воздухе повисла неловкость, такая густая, что впору утонуть. Энель резко отвернулась. Айштеру же, напротив, она рассматривала с каким-то болезненным вниманием.

Наши мучения прервал приход Марка и его отряда.