Сквозь черное стекло

– Ты слушай, а я пока пойду… позвоню, – тихо сказал он и направился к выходу из зала. – Я такую музыку не очень люблю.

СЦЕНА 26. НОМЕР ОТЕЛЯ В ГЕРМАНИИ. НОЧЬ. ОСЕНЬ.

Настя сидит на краешке постели в спальне большого многокомнатного номера. На ней скромная ночная рубашка, похоже, казенная, еще из интерната. Сидит тихо, чуть сжавшись, чутко реагируя на звуки из соседних комнат. В спальне полутемно.

Раздается скрип двери. В спальню входит Михаил Александрович, он в халате, подходит к ней, садится рядом. Долго смотрит на нее, затем нежно гладит её по щеке.

– Давай вначале поговорим, хорошо? – тихо говорит он, поглаживая ее по щеке.

Настя кивает.

– Ты только честно отвечай мне. и не стесняйся.

Настя снова кивает.

– Ты знаешь, как это происходит? Что такое секс, возбуждение?

Настя пожимает плечами, затем выдыхает чуть слышно:

– Девочки говорили. немного. я слышала.

– Тебя трогал кто-нибудь?.. А вы с девочками. трогали друг друга?

– Нет, что вы. – испуганно шепчет Настя.

– Опять ты мне на «вы». Договорились же.

– Я не могу, не получается. Извините.

– Ну, хорошо. На «вы» – так на «вы», даже интереснее. – он помолчал. – Скажи, ты как-то представляла себе. это? Каждый человек чувствует, что для него самое важное в сексе. У всех по-разному. А что тебе хочется, ты представляешь?

Настя вначале пожимает плечами, затем подумав, робко кивает.

– Ну, так расскажи мне, или покажи. Я теперь это должен знать.

– Это. кончиками пальцев, – тихо говорит она.

– Как это? Покажи.

Настя поворачивается к Михаилу Александровичу, закрывает глаза и начинает кончиками пальцев ощупывать его лицо, словно изучая его через прикосновение.

– И все? – удивленно спрашивает он.

– Все…

Михаил Александрович усмехнулся, помолчал, погладил ее снова по щеке.

– Вот, встань. Не бойся.

Настя встала.

– Сними рубашку.

Настя послушно снимает. Стоит, опустив глаза, прикрываясь руками.

Михаил Александрович осторожно и нежно отводит ее руки, обнажая ее.

– Ну что ты дрожишь? Не бойся, говорю.

Михаил Александрович придвинул ее к себе, начал поглаживать ее вдоль бедер.

– Тебе приятно ведь так?

– Не знаю.

– А вот так. не бойся. Приятно? – он начал гладить ее ноги.

– Наверное.

– А знаешь, что самое главное в сексе для меня? Игра.

– Какая игра? – удивилась Настя.

– Эротическая игра, возбуждающие ситуации. одежда, например. Будешь со мной играть?

– Как?

– Ну, так, как я попрошу., будешь? – почти шепотом говорит Михаил Александрович.

– Если так надо, я научусь, – тихо отвечает Настя.

– Надо, девочка, надо, обязательно надо. Не сжимай ноги, не бойся. Так всё и должно быть. И это хорошо, что ты дрожишь. Значит, боишься зверя в себе. Значит он сильный. Это хорошо.

– Какой зверь? – чуть выдохнула испуганно Настя.

– Зверь. В тебе зверь есть. В каждом из нас. Но он еще в клетке у тебя.

– Ой, – вдруг вскрикнула она.

– Ну-ну. Не бойся. Вот так. Приятно же. да?

– Да. Да. Ой!

– Я уже чувствую, что тебе приятно. Ну, что ты так дрожишь

– Страшно очень… Не знаю… Не надо так…

– Надо, надо. Страшно, потому что страсть, похоть. Это зверь. И ты сейчас сама откроешь ему клетку. Он уже рвется наружу. Чувствуешь? Выпусти его! Сама, – возвысил он голос. – Сама! Сама!

– Ой, не надо. Я не могу. Ой, ой! – вдруг застонала она, вцепившись в его плечо.

– Можешь, можешь. И хочешь! Хочешь! – уже громко говорил он.

– Да. да. – срывающимся шепотом выдохнула она. – Да!

Он вдруг бросил ее на кровать, слышен был в темноте только его рык, хриплое дыхание, словно и вправду это был огромный сильный зверь, схвативший свою добычу, какую-то мелкую живность, и она билась под ним, обреченно вскрикивая дурным, срывающимся голосом, от ужаса близкой и неизбежной гибели.

Вдруг всё стихло и совсем рядом, близко от себя, она увидела его закатившееся полубезумные глаза, скошенный судорогой рот и слюну, стекающую по подбородку. Глаза его медленно вернулись в свои орбиты, и он посмотрел на нее в упор, зрачки в зрачки. Ей показалось, что она упала в темноту.

СЦЕНА 27. НОМЕР ОТЕЛЯ В ГЕРМАНИИ. УТРО. ОСЕНЬ.

В гостиной светло. Михаил Александрович выходит из душа, подходит к бару, наливает себе в стакан воды, принимает какую-то таблетку.

– Настя, вставай! Пора идти завтракать.

Неожиданно он настораживается. Из спальни, сквозь неплотно прикрытую дверь доносятся глухие всхлипывания.

Михаил Александрович направляется туда.

СЦЕНА 28. НОМЕР ОТЕЛЯ В ГЕРМАНИИ. УТРО. ОСЕНЬ.

Настя сидит у столика трюмо, перед ней открытый молитвослов, стоит иконка.

– Что такое? – Михаил Александрович подходит к ней, берет ее за плечо, но она отворачивается.

– Да что с тобой? Что случилось? – теряет терпение Михаил Александрович.

– Плохо мне. Не знаю. Нехорошо как-то. на душе.

– Что нехорошо?

– Будто я занималась… чем-то плохим ночью… стыдным…

– Это же секс. Просто секс. Все этим занимаются. Что тут такого?

– Но я же чувствую, что стыдно так. Душа чувствует. Она не может ошибаться.

Михаил Александрович долго молчит, словно думая, что ответить Насте на это странное признание.