Сквозь дым летучий

Глядя на атакующих французов, Багратион повторил: «Браво! Браво! Этакими молодцами идут!» Дабы не ударить лицом в грязь пред могучим неприятелем, князь решил доказать на деле: уж ежели французы могут смотреть смерти в глаза, то и русские умеют геройски обороняться и побеждать.

Испытанный в баталиях под командованием великого Суворова, Багратион предчувствовал, что солдаты его и на сей раз не подведут. «Французы палят потому лишь, что так им приказал господин император, а дух их уже, поди, не тот, что был прежде», – отметил князь и прошептал любимое суворовское: «Пуля – дура, штык – молодец!» Он сел на коня и поскакал к войскам своим:

– Вперед, братцы! В штыки! Ура-а-а!

И солдаты, заслышав голос любимого полководца, с удесятеренной силой бросились на врага, выставив и склонив штыки. Ведь шутка ли сказать – сам князь Багратион ведет их нынче в бой!

Завязался жестокий, отчаянный рукопашный бой, в котором нет равных солдату русскому. Повсюду свист ядер, бьющихся в бруствер, косящих солдат...

– Воистину ад кромешный! Тут даже трус не найдет себе безопасного места, – обронил Петр Иванович.

Едва он успел произнести эти слова, как поблизости ударилась в край вала, зашипела и, полыхнув красным огнем, вдребезги разорвалась чиненная граната. Осколок угодил ему в правую ногу. Князь почувствовал острую боль, в глазах мелькнул яркий, расплывающийся кружок. Сапог разом потяжелел, наполняясь кровью.

А тем часом бой за флеши становился все отчаяннее, жарче – канонада усиливалась. Кавалерия и пехота ржанье коней и предсмертные стоны – все смешалось в пылу невиданного по накалу страстей, числу орудий и бойцов сражения. Облака дыма застилали солнце. Ядра, гранаты, картечи бушевали в воздухе со злобным шипением, бороздили землю, рушили укрепления, рвались в гуще людей. Солдаты бились штыками, прикладами, кольями, тесаками. Сменяя передние ряды, в схватку вступали все новые полки, громовым «Ура-а-а!» приветствуя любимого и бесстрашного полководца.

Собрав волю в кулак и не желая показать вида, что он ранен, Багратион размахивал в воздухе шпагой. Будучи необычайно встревожен и напряжен, князь вдохновлял на бой проходящие мимо него полки. Воины тонули в дыму пороховом и оглушительном грохоте грозной сечи. Меж тем полководец еле держался в седле, превозмогая страшную боль. Как же тяжело было Петру Ивановичу расставаться в эти решительные минуты сражения со своими солдатами, коих он любил горячо и почитал за сыновей! Ведь с ними за многие годы так сроднилось его сердце. Но вот все помутилось в глазах князя: и полки, идущие в бой, и адский протяжный гул сражения, и свинцовый вихрь пуль – все перестало существовать. Мертвенно-бледный, склонился он к седлу. И тут один из офицеров поддержал его, другой неутешно зарыдал.

– Душа словно отлетела от всего левого фланга, – прошептал кто-то из приближенных князя.

Полководца опустили на землю, щедро политую кровью солдатской. Теперь к этой священной солдатской крови примешалась еще и кровь прославленного генерала, героя Очакова и Шенграбена.

«Изможденный от потери крови, он еще весь впереди, весь носится пред своими дивизиями... Забыв про боль, он вслушивается в отдаленные перекаты грома... Стараясь разгадать судьбу сражения», – вспоминал о рачении князя Багратиона пославленный участник битвы Федор Глинка.

На зов адъютантов поспешил старший медик лейб-гвардии Литовского полка Я. И. Говоров. Он разрезал ножом голенище сапога и осмотрел кровоточащую рану чуть выше колена. Исследовав глубину ее, определил повреждение передней части правой берцовой кости и наложил князю на рану повязку.

Багратион посетовал Говорову:

– Не покидает боль. Я ощущаю то жар, то озноб...

– Потеря крови, боль и лихорадка, ваше сиятельство, сопутствуют ранению, – пояснил медик. – Чем тяжелее рана, тем боли усиливаются...

– Долго ли припадки будут мучить меня?

– С уменьшением воспаления раны горячка начнет стихать, равно как и боли...

– Как скоро вы намереваетесь поставить меня на ноги?

– К сожалению, ваше сиятельство, времени полного излечения я назвать не могу, тем более что настоящее состояние раны еще не совсем ясно.

– Когда же рана моя вам станет известна?

– Новая перевязка, которую я предприму завтра, возможно, прояснит мне состояние вашей раны.

– Мое пятое ранение. Четыре раза я не выходил из боя, – прошептал Багратион, теряя сознание. В конце осмотра Говоров распорядился:

– Положите князя на носилки – и немедля на перевязочный пункт!

Во время перевозки сознание возвращалось к Петру Ивановичу, и тогда он слабым голосом спрашивал у сопровождавших его офицеров:

– Как на флешах? Не посрамились ли солдаты мои?

– Держатся стойко!

Когда Багратиона уносили, ординарец полководца кирасир Олферьев, подбежал к носилкам.

– Ваше сиятельство! – воскликнул он. – Вас везут лечить. Во мне уже нет вам надобности...

Олферьев вскочил на коня и на рысях поскакал в самую гущу боя. С геройской лихостью поручик поразил нескольких драгун и замертво пал, сраженный предательским сабельным ударом в спину.