ЭВА. Ульви уже взрослый человек. В шесть лет пошла в школу, окончила почти с медалью.
КАРЛ. Между медалью и почти медалью есть небольшая разница: п о ч т и медаль в руки не возьмешь.
ЭВА. И в педагогический не добрала всего один балл. Теперь она два дня работает, два отдыхает и регулярно занимается, я слежу.
КАРЛ. Ты даешь Ульви такую характеристику, словно она за границу собралась, и делаешь все, чтобы не дать мне поесть. Когда дома Олев, можно хоть регулярно питаться, но моего шестилетнего сына уже бог знает сколько держат в деревне у тетки!
ЭВА. Ребенку так хочется поглядеть на коровок.
КАРЛ. Дома у него есть все, кроме коровы, но он выбирает скотину!
ГОЛОС
ЭВА. Весь в тебя. Тебе же только того и хочется, чего у тебя еще нет.
КАРЛ. Ми-ни-маль-но! Я работаю в идеологическом учреждении — пусть даже в подвале, электриком, — и мне, да, мне хочется на самом себе прочувствовать понятие «рост благосостояния». Если ты мне с цифрами в руках докажешь, что наша семья в этой квартире может прожить на одну зарплату — быть тебе Нобелевским лауреатом. Иными словами: либо тебе Нобелевка, либо мне халтура. Каждый делает что-нибудь для ближнего своего, каждый подрабатывает за счет товарища — это неразрывная цепь, замкнутый круг, и если он вдруг разомкнется — явится добрый ангел небесный и чем-нибудь заполнит пустоту.
ЭВА. Итак, уважаемый спутник жизни, время позднее, больше оттягивать невозможно. Слушай же: наша дочь Ульви обещала привести сегодня гостя. Не позднее десяти часов.
КАРЛ. Надеюсь, он явится не для того, чтобы просить ее руки!
ЭВА. Это теперь не принято. Если и приходят просить, то не руки, а денег.
КАРЛ
ЭВА. Я и сама надеюсь, что до восемнадцати она этого не сделает.
КАРЛ. Восемнадцать ей исполнится
ЭВА. Я не думаю, Карл, что дела зашли так далеко. Мальчик придет к нам просто потому, что живет не в Таллине и ему негде переночевать.
КАРЛ. Та-ак, здесь ты накрыла стол, а у нее в комнате что — постель постелила?
ЭВА
КАРЛ. Хорошо. Пардон. А почему он не ночует в гостинице?
ЭВА. Потому, надо полагать, что он не Герой Советского Союза, не министр и даже не олимпийский чемпион.
КАРЛ. А кто он вообще такой? И где они познакомились?
ЭВА. Боже, это они! Ульви, доченька! Иди, отец, открой, я пойду оденусь.
КАРЛ. А я?
ЭВА
КАРЛ
МАЯКАС
КАРЛ. Куда он дел Ульви?
МАЯКАС. Здравствуй! Вы так и не поели? А ты уже ночную рубашку напялил.
КАРЛ. Я… занимался. Привычка у меня такая, по вечерам зарядку делать.
МАЯКАС. Я в твои годы по вечерам другим занимался.
КАРЛ. А теперь даже этим не занимаешься?
МАЯКАС. Если ты считаешь, что надо, я подумаю.
КАРЛ. Если бы весь подъезд тренировался, не нужна была бы эта развалина, которую величают лифтом, и я смог бы через год купить новую машину.
МАЯКАС. Что-то я не слыхал, чтобы за старые лифты давали новые машины.
КАРЛ. Да уж ты понимаешь, о чем я. Эта жизнь на первом этаже меня по миру пустит!
МАЯКАС. Брось. В ней есть свои преимущества. Вон, верхние мамаши жалуются, что дети торчат на подоконниках — того и гляди свалятся. А тебе чего бояться: упал и упал, поднялся, вошел в дверь и снова падай.
КАРЛ. У меня бо́льшая часть детей выросла, так что если и будут падать, то снаружи внутрь. Окошки-то до пупа, любой стучит, кому не лень. Ну, говори, с чем пожаловал, ты же за здорово живешь так поздно из дома не вылезешь.
МАЯКАС
КАРЛ. И на моей?
МАЯКАС. И на твоей. Слава богу, хоть застрахована.
КАРЛ. Подонки. В милицию сообщили?
МАЯКАС. Оттуда я и узнал. Тебя тоже искали, но ты уже с работы ушел. А мне как председателю дачного кооператива сообщили раньше.
КАРЛ. Спасибо, что напомнил, ты ведь и там председатель.
МАЯКАС. Кто смел — наперед поспел.
КАРЛ. Наш пострел везде поспел. Ну, ладно. А откуда милиция узнала?
МАЯКАС. Вора-то поймали.
КАРЛ. Другое дело. И когда же это было?
МАЯКАС. Какая разница? Говорят, неделю назад.
КАРЛ. Много переломал? Стащил? У меня там ничего не оставалось.
МАЯКАС. Да и у меня ничего особого не было, так, по мелочам. А вообще окна-двери вроде целы. Во всяком случае завтра в четыре приглашают в районное отделение вещи опознавать. Придешь?
КАРЛ. Конечно, приду.
МАЯКАС. Что это у тебя внизу гремит?
КАРЛ. Да это твой проклятый термоузел. Я б его в зубной порошок стер!