— Она сказала, что не знает. Может, это он, а может, кто-то еще, — тихо ответила она, залившись краской.
— Черт возьми! — выдохнул Коул.
Глэдис опустила голову.
— Мать ясно дала понять, что я всегда была для нее помехой.
Коул хотел что-то сказать, но передумал и только спросил:
— И что ты сделала?
— Уехала от нее. С тех пор мы не виделись. — В глазах Глэдис была тревога. — Ты мне веришь?
— Даже не знаю, что сказать. — Коул задумался, насупив брови. — Я был уверен, что тебе известно о ее отношениях с моим отцом. Помнишь, ты сказала, что понимаешь, почему он предостерегает меня насчет тебя?
— Да, но я думала, что он не одобряет наших отношений, потому что моя мать всего лишь экономка. Она тоже постоянно твердила мне, что твоя семья не одобрит нашу дружбу.
— А на самом деле опасения отца были связаны с его двусмысленным положением в доме, — тихо произнес Коул.
Глэдис заметила мелькнувшее в его глазах сожаление и поняла, что именно это недоразумение привело к таким катастрофическим последствиям.
— У Шона никогда не будет бабушки, — тихо сказала она. — Кроме меня, у него никого нет.
Коул сочувственно смотрел на ее несчастное лицо.
— Не переживай так! На самом деле это к лучшему. Ты знаешь, что в течение многих лет твоя мать вытягивала из отца деньги и подарки, в том числе некоторые фамильные драгоценности? Когда она уехала, из дома исчезли некоторые ценные вещи.
Глэдис ахнула.
— Теперь я понимаю, почему ты был ко мне так враждебно настроен. — Ужас и стыд за содеянное матерью переполняли ее. — Я любила маму, но ей не нужна была моя любовь. Она предала меня, — с горечью констатировала она.
Коул положил руки ей на плечи и тихонько погладил, пытаясь успокоить.
— Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, — проникновенно сказал он.
— Никто не может этого понять!
— Думаю, я могу, ведь я побывал в пяти детских домах и девяти приемных семьях, прежде чем попал сюда. Я ненавидел родную мать за то, что она отказалась от меня. Я не жалуюсь, Глэдис, — тихо добавил он. — Я только хочу, чтобы ты поняла, как похожи наши судьбы.
— Но в твоем случае роковую роль сыграли объективные обстоятельства, — возразила она. — Может быть, твоя мать была слишком юной, или бездомной, или у нее не было денег…
— Об этом я задумался, когда стал взрослеть, — согласился Коул, — и решил разыскать ее, чтобы узнать правду. — Он помолчал и еще тише закончил: — Лучше бы я этого не делал.
— Правда оказалась ужасной? — спросила Глэдис. Теперь уже ею владело желание утешить Коула, разгладить морщинки меж его бровей. — Представляю, какое потрясение пришлось тебе пережить, когда выяснилось…
Он горько усмехнулся.
— Да нет, никакого потрясения не было. Просто я надеялся, что ее хотя бы взволнует мое появление… но ничего подобного не произошло. Я для нее ничего не значил. — Он глубоко вздохнул.
— Досталось тебе, — участливо сказала Глэдис.
Он улыбнулся ей.
— Мы с тобой в одинаковом положении, не так ли? — с горечью усмехнулся он. — Принято считать, что каждая мать любит своего ребенка, однако наши с тобой родительницы опровергают это расхожее мнение. Так что поверь, я знаю, как тебе было трудно, когда ты в семнадцать лет оказалась совсем одна, и всем сердцем сочувствую тебе.
Он понял!
— О, Коул! — благодарно выдохнула Глэдис.
Он был совсем близко, но сквозь слезы она плохо видела его лицо, однако, приглядевшись, прочитала на нем боль и сострадание, смягчившие жесткие черты.
Растроганная, Глэдис инстинктивно потянулась к нему.
Коул страдал, а значит, нуждался в утешении.
Он медленно склонился к ней, и его взгляд упал на ее полураскрытые губы. Их лица неотвратимо сближались, но в последний момент Глэдис отпрянула.
— Нет! Только не это!
С проворством кошки она выскользнула из-под его рук и убежала в оранжерею.
Собаки радостно приветствовали хозяйку, но ей было не до них.
Ты вела себя как дура! — проклинала себя Глэдис. Что Коул должен был подумать о тебе? Что ты доступна и на все готова? Как и твоя мать?
А хуже всего то, что судьба усадьбы так и осталась под вопросом. Предстоит решить массу проблем, прежде чем ты почувствуешь себя в безопасности.
О Господи, мысленно простонала она, если бы Коул с самого начала не поставил на мне клеймо проститутки, мы бы сейчас не оказались в такой ситуации. Какая роковая ошибка!
— Ты виноват во всем! Только ты, Коул Лиммерикс! — причитала она, заливаясь слезами стыда и гнева.
Он вошел в оранжерею и остановился у нее за спиной.
— Глэдис!
— Убирайся! Мне надо работать! — истерически выкрикнула она и, не обращая на него внимания, начала яростно протирать каменные плиты пола.
Слезы все катились и катились по щекам Глэдис. Коул пробудил в ней тягостные воспоминания, от которых она только недавно стала освобождаться.
Почему он не оставит меня в покое? — терзалась она. Зачем напоминает о событиях, которые вызвали столько боли и страданий? И почему я так переживаю? Не я спала с Руфусом, а моя мать. Не я явилась домой пьяной восемь лет назад, а Джерри. И не я, а Коул поступил опрометчиво, заявив во всеуслышание о тайной стороне жизни своего отца!