Сквозь испытания огнём

Его глаза горели, и он снова подумал о решении, которое принял, когда Уэйсу издал свой указ. Мейгвейр возражал против этого, и, возможно, ему следовало прислушаться. Если бы Мать-Церковь поддержала Рейнбоу-Уотерса, отправила его и это великолепно обученное могучее воинство в Харчонг в качестве мстительной, освободительной армии, ничто в Империи не смогло бы противостоять ему. Было просто невозможно представить, что Копья императора продержатся одно лето против ветеранов Рейнбоу-Уотерса, особенно при поддержке уменьшенной, но все еще мощной армии Бога.

Но если бы он сделал это, это испортило бы его усилия по перевязке всех других ран джихада. Он бы прекратил джихад против Церкви Чариса и собственных реформистов Матери-Церкви только для того, чтобы развязать новую гражданскую войну против непокорной харчонгской церкви. Он сказал себе, что не может этого сделать, не тогда, когда уже погибло так много миллионов. И, сказавши себе это, он точно знал, что подобная война, даже с таким командующим, как Рейнбоу-Уотерс, должна породить миллион новых зверств, поскольку крепостные, которых оскорбляли, мучили и жестоко угнетали на протяжении стольких поколений, мстили тем, кто поступал так с ними. Не было смысла притворяться, что человеческая природа могла допустить любой другой исход.

И будет ли так хоть немного лучше, Робейр? — с горечью спросил он себя. — Пятнадцать тысяч человек сгорели заживо за один день. И если сообщения, поступающие из Шэнг-ми, хоть сколько-нибудь точны, две трети столицы сами по себе охвачены пламенем! И посреди всего этого, ты действительно думаешь, что бунтовщики и крепостная «армия», захватившие город, не утолили свою жажду крови и изнасилований так же ужасно, как все, что ты мог себе представить?

— Ты был прав, Аллейн, — сказал он. — Четыре года назад ты был прав.

— Может быть, так оно и было, — сказал Мейгвейр, но тоже покачал головой. — С другой стороны, вы тоже, ваше святейшество. Я бы не хотел ничего говорить о непогрешимости великого викария, когда он говорит с Трона Лэнгхорна, — капитан-генерал действительно сумел улыбнуться, — но если бы мы вооружили и поддержали Рейнбоу-Уотерса и отправили его домой — и это при условии, что он был бы готов вторгнуться на свою собственную родину, чего он, вероятно, не сделал бы — это именно то, что произошло бы в любом случае. О, не там, где это касалось его собственных войск или наших, — быстро сказал он, махнув рукой, когда Робейр открыл рот. — Он бы никогда этого не допустил, и наши люди тоже! Но вы действительно думаете, что крепостные, которые слышали бы о его приближении, не сделали бы именно то, что делают эти люди? Лэнгхорн, ваше святейшество! Кто не стал бы поступать так после того, как с ними так обошлись?

— Викарий Аллейн прав, ваше святейшество, — сказал Симкин, и в его голосе прозвучала нотка личного опыта. Опыта епископа воинствующего Тимити, а не викария Тимити.

— И я почти уверен, что Жироми прав насчет того, откуда берется «искушенность» этих людей, — продолжил он. — В могущественном воинстве было более двух миллионов человек. Нет никакого способа под Божьим солнцем, чтобы Рейнбоу-Уотерс смог уследить за ними всеми, даже если бы он попытался. И если бы только пара тысяч — даже всего пара сотен — из них одолели Копья, нашли мужчин и женщин, достаточно отчаявшихся, чтобы прислушаться к ним, это могло бы объяснить все, что мы слышали до сих пор.

— Совершенно верно, ваше святейшество, — сказал Остин. Его голос звучал твердо, но выражение лица было странно мягким. — Знаю, вы все еще вините себя за это, — продолжил он, — но у вас не было никаких хороших вариантов. Все, что у вас было, было плохо и еще хуже.

— Я знаю, — вздохнул Робейр, — знаю.

И он действительно знал. Вот почему, несмотря на опустошенную казну Матери-Церкви, он настаивал на том, что она несет моральную и религиозную ответственность за то, чтобы позаботиться о своих двух миллионах брошенных защитников. Каким-то образом он платил им жалованье больше полугода, а затем поселил их на практически пустой земле в западных епископатах. Им пришлось очистить и освятить большую часть этой земли, но подавляющее большинство ветеранов Рейнбоу-Уотерса родились крепостными. Они никогда ничем не владели, даже самими собой, и свирепость, с которой они атаковали задачу, которая позволила бы им стать землевладельцами, пусть и в небольших масштабах, была ошеломляющей.

Однако кое-чего он все же добивался. Если Уэйсу и его министры — и его архиепископы — отказались разрешить возвращение могущественного воинства, то семьям офицеров воинства, которые хотели присоединиться к ним на землях Храма, должно быть разрешено это сделать. Он послал Мейгвейра лично разъяснить это, и капитан-генерал вызвал посла Уэйсу к себе в кабинет и категорически сообщил ему, что, если семьям этих офицеров не разрешат присоединиться к ним, Мать-Церковь вооружит, снабдит и поддержит могущественное воинство, когда оно придет за ними.