Сквозь мартовские снега. Лесные шорохи

Раненого орленка окрестили Грозным. Уже к концу июля он понял, что это его имя, и шел на зов. Он так привязался к Юрию, что стоило тому появиться на биваке, как Грозный кидался к нему навстречу, то начинал пищать, то пробовал клекотать, хотя еще не умел разговаривать по-взрослому. Он позволял Юрию брать себя на руки, сажать на плечо, не сопротивлялся, когда тот осматривал пораненное крыло. Но все более взрослея, Грозный обретал орлиную силу, поэтому стало небезопасно держать его на плече — орленок слишком крепко хватал «насест» своими железными когтями.

Однажды натуралисты увидели над Моховой падью четырех орланов — это в сопровождении родителей поднялись на крыло детеныши. Несколько дней Юрий все ждал, что вот-вот полетит и его воспитанник. Несколько раз осматривал молодой натуралист сломанное крыло орленка, растягивал его. Оно казалось ему совершенно здоровым, и все-таки Грозный не поднимался на крыло.

Почему же он не хочет летать? Юрий поделился обоими сомнениями с Будариным.

Корней Гаврилович внимательно осмотрел пораненное крыло, нашел его совершенно здоровым и высказал такую мысль: у орленка продолжает действовать «болевой рефлекс», связанный с воспоминаниями о переломе кости, а потом с операцией по ее сращиванию.

— Попробуй, — посоветовал Корней Гаврилович, — взберись с Грозным на макушку черемухи и кинь его в воздух.

— А если сломается крыло?

— Не думаю. Он просто трусит. Ну а если случится перелом, значит, быть ему жильцом зоопарка. Там он безбедно проживет свой век.

Юрий позвал Грозного, который в это время что-то клевал на берегу старицы. Тот припрыгал к нему и, словно солдат, стал напротив по стойке «смирно», длинно вытянув шею и внимательно глядя в лицо хозяину. Юрий взял его поперек туловища под мышку. Грозный, по обыкновению; не оказал никакого сопротивления, даже позволил захватить и поджать себе ноги с цепкими когтями. Но когда Юрий полез на черемуху, орленок стал вырываться.

Очутившись на макушке черемухи, Юрий не сразу решился кинуть вниз своего воспитанника.

— Ну, кидай же! — крикнул снизу Корней Гаврилович. — В случае чего я его поймаю тут.

Юрий погладил Грозного по голове, потом наклонился и выпустил его из рук. Тот явно не ожидал такого «подвоха». Но птичий инстинкт сработал — орленок расправил крылья. Вот уж он часто машет ими почти у самой земли… но вдруг еще несколько сильных взмахов — и Грозный пошел вверх!

— Молодец! — заорал Юрий.

А орленок поднялся выше черемух, сделал круг над Юрием и стал спускаться. Юрий с тревогой наблюдал за ним. Тот помахал крыльями над самой его головой, но сел не на плечо, а рядом, на ветку.

— Слезай, Юра, — распорядился Бударин, — теперь ясно, что будет летать. Пусть отсидится.

Но стоило Юрию спуститься на землю, как Грозный сорвался с черемухи и опустился на конек палатки. С минуту он оставался там, следя за своим покровителем, потом подпрыгнул и спланировал прямо ему на плечо. Юрий погладил орленка по голове и пригнулся к земле, чтобы заставить его спрыгнуть с плеча, когти больно кололи тело. Грозный, однако, не хотел спрыгивать на землю, а полез на спину Юрия, больно царапая ему кожу.

— Ах, негодник! — воскликнул Корней Гаврилович. — Это он хочет, чтобы ты повторил эксперимент! Попробуй, Юра.

Кое-как ссадив Грозного со спины, Юрий снова взял орленка под мышку и полез на ту же черемуху. На этот раз Грозный сам стал готовиться к полету, когда оказался на макушке дерева: он беспокойно заворочался, пытаясь расправить крылья. И вот он снова в полете. Какая уверенность! Лишь два-три раза взмахнул крыльями и пошел широким и величественным виражом над станицей и Черемуховой релкой. По всему видать, он не думал садиться, но и не улетал далеко и не поднимался слишком высоко — парил над лагерем метрах в пятидесяти от земли.

— Слезай, Юра! — крикнул Бударин. — Пусть порезвится!

Грозный долго парил, с видимым наслаждением улавливая потоки воздуха, и то поднимался вместе с ними, то опускался.

Все это происходило под вечер. Оранжевые лучи солнца ярко подсвечивали его крылья. Наконец орленок опустился на конек палатки и уже по пологу сбежал на землю, опять к Юрию.

— Хватит, пусть теперь сам взлетает, — посоветовал старый натуралист.

Но Грозный еще долго ходил с вызывающим видом вслед за Юрием, высоко вскинув голову и слегка приопустив крылья.

— Спрячься в палатку, — посоветовал Корней Гаврилович, — посмотрим, что он будет делать.

Грозный долго стоял возле входа в палатку, где укрылся Юрий, потом повернулся, увидел Корнея Гавриловича и зашагал к нему.

— Ах, негодник! — снова воскликнул тот и взял его поперек, как это делал Юрий. — Ну, лети! — и он кинул его вверх.