Сквозь огненное кольцо

Я проснулся от ласковых лучей только что взошедшего солнца. Зажмурился, в недоумении огляделся вокруг: грязный дощатый настил, весь покрытый обломками кирпичей, засеянный пылью и заваленный кусками сломанных деревянных стропил. Метрах в пяти торчала кирпичная печная труба, а из этой трубы выглядывала живая, невесть как попавшая туда человеческая голова. Вращая огромными белесыми белками, она, эта голова, во весь рот улыбалась ослепительным оскалом ровных, один к одному, зубов.

Воздух был густ и расцвечен запахами: терпким ароматом жасмина, сирени, увядающих роз, еще чего-то горьковатого и необъяснимого. Я вдохнул в себя добрую порцию этой ароматной, упругой и прохладной свежести и почувствовал, как у меня закружилась голова. Согнав последние остатки сна, я вновь увидел голову со всклокоченной шапкой волос, с черной, будто начищенной ваксой, кожей лица, торчащую над трубой наподобие затычки в графине. То и дело левая щека головы зловеще дергалась.

«Где я? Откуда здесь негры? — тщетно пытался я решить. — Уж не сон ли это?» — тряхнул я головой, но, увидев прикорнувшего рядом Николая, ящик с гранатами на длинных деревянных ручках и политрука в грязной, изодранной в клочья гимнастерке, на которой инородным телом сиял орден, все сразу вспомнил.

Николай проснулся, разминаясь, сделал несколько взмахов руками и удивленно уставился на черномазую физиономию, торчащую из трубы.

— Ты чего туда забрался, Федор?

— А что?! Все видно и безопасно. Дом рухнет, а труба-то, может, и устоит.

— Тебе теперь не отмыться и за полдня. А уж коли вспомнить про наши водные ресурсы, то лучше записать тебя сразу в африканцы да так черным и оставить! — расплылся в добродушной улыбке Николай. — Вот только не знаю: Гитлер к неграм благоволит? По-моему, не очень!

— А мне на Гитлера плевать, — зло усмехнулся Федор, выбираясь из трубы. — Меня больше жратва интересует да когда наши подойдут. Не можем же мы здесь сидеть до второго потопа.

— Э, брат, куда хватил! — усмехнулся политрук. — Ты разве забыл рассказ Матевосяна? Они пытались по радио связаться с командованием, да ничего не вышло. В эфире на всех волнах слышна немецкая речь да ругань наших летчиков, дерущихся с гитлеровцами.

— Так что, Федя, придется нам сидеть здесь уж если не до второго потопа, — закончил Евгений, — так до первого приказа.

Федор ничего не ответил, вытащил из кармана носовой платок и начал тщательно стирать с лица сажу. Приведя себя в порядок, он, ни к кому не обращаясь, сказал;

— Я думаю так: если мы голодны, то уж дети внизу давно просят есть! А что им могут дать? Ничего! А ведь жратва есть, и недалеко. — Он указал на противоположную сторону дороги, где под защитой вековых деревьев прятался одноэтажный домик — военторговский магазин.

— Ну да! — вставил я, удивившись его смелости. — Разве можно вскрывать государственный магазин? Нагорит за это.

Все заспорили. Одни говорили можно, другие — нельзя. Политрук не вмешивался, раздумывая о чем-то. Решившись, ударил кулаком по ладони и отчеканил:

— Голодны дети! Магазин открыть, все продукты передать женщинам. Пусть хозяйничают!

Где-то за северными валами родился монотонный гул. Жирные черточки четко вырисовались на прозрачном горизонте. Черточки плыли и плыли к востоку, неся свой смертоносный груз к Минску, Смоленску, а может, и к Москве.

«Уу-уу-уу», — доносились к нам зловещие надрывные голоса фашистских эскадрилий.

— Да! — уныло проговорил Федор. — Бабка еще надвое сказала — выручат нас или нет. Вон какая силища валит!

— Ты что сказал? — наливаясь кровью, рванулся к нему Николай. — А ну, повтори!

Я испугался за маленького и щуплого Федю, видя, как над ним взметнулся тугой кулачище. Еще миг, и лететь бы Феде прямо с крыши на землю, да подоспел политрук.

— Отставить! За самосуд спуска не дам! — вполголоса, сквозь сжатые зубы процедил он Николаю. И повернувшись к Федору: — Подобные же разговоры буду расценивать как предательство, а виновных, как только подойдут наши, — в трибунал! Стыдно, товарищи, стыдно! — добавил он более спокойно. — Вчера оба со смертью в прятки играли, а сегодня — в драку! Нехорошо!

— Да я, того, так брякнул, — оправдывался Федя, — а он — с кулаками!

— Ну его! — махнул рукой Николай. — И так тошно! А тут с дурацкими шуточками…

Инцидент был исчерпан, и мы, пользуясь тем, что вражеские пулеметчики досматривали короткие солдатские сны, направились к магазину. Нам надо было выйти через парадный вход и осторожно переползти дорогу. А там мы уже были под защитой стен.

Выломать железную скобу вместе с большущим висячим замком и болтающейся на нем пломбой было делом нетрудным. Через пару минут мы уже в душном полумраке, пронизанном запахами копченой колбасы, брынзы, прогорклого масла, табака и мыла.