Сквозь Пекло

— Гатур, я же тебе говорил, — молвил наследник и покачал головой так, что встрепенулись на ней его каштановые, волнистые волосы. — Ты за эти века не поумнел, как был глупцом так и остался… А, он ящер, очень умное существо и сразу признал во мне того, кто я есть на самом деле.

— А, кто же ты есть на самом деле? — удивленно поспрашал Гатур.

— Да, ты, посмотри внимательно…,- молвил наследник и глянул на гомозуля своими голубыми глазами. — Посмотри мне в лицо… ты, что ж не узнаешь меня?

Гатур внимательно вгляделся в лицо наследника и отрицательно закачал головой, Святозар же тяжело вздохнул, и, отойдя к ложу, тихо добавил:

— Наверно, ты за это время еще и ослеп.

Гомозуль ничего не сказал в ответ, лишь раздраженно посмотрел на лежащий на ложе в ножнах меч Кладенец, и убрался из подземелья. А в следующий раз, когда гмуры принесли еду, Гатура среди них не было.

Чопжу после того, как его деревянный божок ожил и превратился в духа, перестал молиться как прежде и падать на колени. Поначалу он еще пытался это сделать, но Нынышу всегда так широко раскрывал рот, часто моргал веками и возмущался, что лонгил даже не успевал доползти до угла, как божок заставлял его подняться. А потом, когда Чопжу возвращался на ложе, Нынышу начинал неназойливо учить его вере в Сварога и его сыновей Сварожичей, постоянно вспоминая своего отца ДажьБога. Не только Чопжу внимал божку, но и сидящие в соседней темницы пятеро лонгилов приникали к решеткам всякий раз, как Нынышу начинал поученье и тоже внимательно слушали его. Они также как и Чопжу перестали ползать на коленях и молиться, и, поставив своих таких же деревянных, но не говорящих, чурбанов, в угол, как повелел им Нынышу, слушали про Сварога. Эти пятеро лонгилов знали восурский хуже, чем Чопжу и поэтому, часто переспрашивали Нынышу, ужасно коверкая восурские слова. Божок всяк раз кривил свои лазурные губы и заставлял Чопжу переводить его слова на лонгилский. Теперь с того края ложа, постоянно слышались перемешанные восурские и лонгилские слова, которые говорил Нынышу, и очень громко переводил Чопжу. От этой нескончаемой говорильни, прерывающейся лишь редким сном божка, у Святозара начинала болеть голова, он недовольно смотрел на Нынышу и Чопжу и просил Храбра угомонить их обоих. Нынышу очень уважал Храбра и когда тот цыкал на божка и Чопжу, сразу замолкал, повелевая молчать и лонгилу. И сидел потом безмолвно на коленях у Чопжу прижатый к рубахе, плотно сомкнув лазурные губы и изредка моргая деревянными веками… Одначе проходило какое-то время и Нынышу вновь размыкал рот, и начинал свой нескончаемый сказ.

— Ох, нехорошо- то, — всякий раз замечал Лыбедь, когда божок после недолгого молчания начинал свое поученье. — Не хорошо веру-то менять.

— Да, какая у них вера, какая, — разумно говорил Храбр. — Разве то вера, то так шептание перед деревянным чурбаном, да выпрашивание вечного прощения. Да и, что это за жизнь такая… Грешен ты от рождения до смерти, зачем же тогда и вовсе рождаться, зачем жить… И каково твое назначение на земле тады? Неужели это вымаливание прощения за то, что ты родился? Ступил на землю, пошел по ней?.. Нет это не вера… это так неизвестно, что… Вот и не зря выходит, мы их называем язычниками, потому как только языками они и могут чесать.

Глава двадцать вторая

Через некоторое время в подземелье явился Гатур и гомозули, однако еду в этот раз они не принесли. У каждого из гмуров в руках были копья и секиры, которые они благоразумно не направляли на темничников, а держали вертикально вверх. Гатур подошел к темнице Святозара, низко поклонился и сказал:

— Славный наследник восурского престола Святозар, по реклу…

— По реклу Велико-Достойный, — подсказал, прервавшемуся гомозулю, Храбр.

Гатур кивнул головой и продолжил:

— По реклу Велико — Достойный, тебя приглашает в свой дворец доброхот, заботник, рачитель, благодетель, заступник, царь всех гомозулей, рассудительный, Гмур Достохвальный и Достопочтенный, Старший Кузнец всех кузнецов, Величайший Ювелир всех ювелиров.

В подземелье наступила тишина, замолчали все темничники, смолк Нынышу, а Святозар поднялся с ложа и пристегнув к поясу ножны с мечом, оправив кафтан и волосы, усмехнувшись, весьма недовольно проронил:

— Ишь, ты, наплел же он себе величаний… а раньше был просто царь Гмур.

— Ты, пойдешь один, — подходя к двери темницы и протягивая к замку ключ, молвил Гатур.

— Нет, — громко ответил Храбр, и, поднявшись с ложа, встал позади Святозара. — Наследник один не пойдет. Он будущий правитель славной Восурии и не должно ему одному ходить.

Гатур тяжело вздохнул, обернулся на темницу, где сидели други наследника и где, приникнув к решетчатой двери стояли, и безмолвно на все взирали Звенислав и Часлав, и добавил:

— Хорошо, но только два сопровождающих, только два.

— Пойду я, — опередив Святозара, произнес Храбр. — Я и Дубыня.

— Почему это ты и Дубыня? — раздраженным голосом спросил Стоян, и, поднявшись с ложа, шагнул к двери.