Сквозь столетие (книга 1)

В ту ночь Пархом тотчас уснул, и так крепко, будто выпил настойку из маковых головок. Пришел, упал на койку и сказал: «Тетушка Соломия! Не будите меня, если даже я трое суток не встану с постели, потому что целый месяц не спал, а теперь есть манифест». «Манифест, чтобы вы больше спали?» — хитровато посмотрела на него Соломия. «Ничего вы не понимаете, тетушка Соломия». «Понимаю, Пархом Никитович, — впервые назвала его по имени и отчеству, — не думай, что шахтерские бабы свой ум угольной пылью засорили. Царский манифест дает облегчение. Но что-то не верится, чтобы царь выполнил все то, что обещал. Обманет он вас, ей-богу!» «А вас?» — спросил Пархом. «И нас, — ответила тетушка Соломия. — Пообещал он много». «Много, тетушка Соломия, — политические свободы, неприкосновенность личности, свободу совести, собраний, союзов». «И ты думаешь, Пархом, он все это так и даст?» — допытывалась она. «Знаю, что не даст, но все же несколько дней будем свободны. А поэтому спать, спать, спать! Спать по-буржуйски — сколько хочешь! От пуза, как говорит мой земляк Тимоша!» И, засыпая, подумал: «Раз тетушка Соломия говорит, что царь обманет, значит, дошло до сознания юзовчан то, о чем в эти дни им говорили мы, большевики. Тетушка Соломия — как хороший барометр!»

Царь недолго придерживался своих обещаний, изложенных в манифесте. Жестоко подавлял выступления в воинских частях, расстреливал рабочие демонстрации до тех пор, пока 9 декабря не вспыхнуло в Москве возглавляемое большевиками восстание, отзвуки которого докатились и до донецкой земли.

Тетушка Соломия догадывалась, что ее квартирант живет беспокойной жизнью, хотя он, разумеется, не посвящал ее в тайны своей подпольной деятельности. Но не знала она, что, находясь у истоков совершающихся событий, Пархом становится профессиональным революционером. Она и слов-то таких никогда не слыхала. Пархом был доволен своей хозяйкой — она не болтлива и о своем жильце ничего не рассказывала любопытным соседкам. Да, впрочем, и все жители Собачеевки ненавидели полицейских и жандармских ищеек. Сюда, к обитателям убогих халуп, филеры заглядывать побаивались.

Пархому не пришлось отоспаться под гостеприимным кровом тетушки Соломии. Члены большевистских комитетов получали все больше тревожных вестей о новых волнениях, о стычках с царскими сатрапами. Жестоко было подавлено севастопольское восстание, арестованы отважный лейтенант Шмидт и его единомышленники.

Наступили бурные дни. И все же Пархом даже в это время стремился улучить хотя бы минутку, чтобы встретиться с Соней Кагарлык…

Семья Кагарлыка жила в небольшом домике на окраине, неподалеку от завода. Туда и наведывался по вечерам Пархом. Однажды в морозный декабрьский день он пришел к Соне еще до захода солнца.

— Не ходи ко мне каждый день, мой милый, — прижимаясь к нему, говорила Соня, — сейчас очень тревожно, всюду свирепствует черная сотня. Вчера порезали ножами нашего соседа, слесаря Быкова. Остерегайся, когда будешь возвращаться.

— Не беспокойся, Соня, я уйду еще засветло, да и твоя любовь охраняет меня, — шутил он, целуя обеспокоенную девушку.

— Ты все шутишь, — печально вздохнув, произнесла Соня.

— Да, Соня, беспокойное время сейчас. Люди поднимаются против царской власти. Даже в армии тревожно. Летом матросы броненосца «Потемкин» прогнали офицеров и захватили корабль в свои руки. Вот если бы я там был, то вместе с ними поднимал красное знамя.

— Куда ты все спешишь? — шептала Соня. — Подумай о нас, побереги себя!

— А другие не берегутся. На днях мы узнали, что в Киеве восстали солдаты саперной бригады. Видишь, что делается! А в Харькове солдаты объединились с рабочими и вышли на улицы. И знаешь, что было начертано на их знаменах? «Да здравствует революция! Долой самодержавие!» А в Москве сейчас разгорается восстание. Люди сражаются на баррикадах. Жалею, что я не в Москве.

— Мой милый! Ты хочешь везде поспеть.

— Да. Везде. И у нас поднимаются рабочие. Только знаешь что? В Юзовке нам мешают меньшевики. Если бы не эти… — И не договорил.

— Так скажите этим меньшевикам, чтобы они помогали вам.

— Да, скажешь им… Они делают все наоборот, обманывают рабочих. Не хотят помогать горловским товарищам.

— А что в Горловке?

— В Горловке рабочие объявили всеобщую забастовку, уже несколько дней добиваются от директора завода отмены приказа о снижении заработной платы.

— И что?

— В Юзовский Совет рабочих депутатов пролезли меньшевики и мутят воду, заявляя, что нам не следует вмешиваться в дела горловских рабочих. Как это не вмешиваться? А если людям нужна помощь! Большевистский комитет посылает меня в Горловку разведать, чем можно помочь рабочим, — они просят у нас поддержки. Через несколько часов я буду в Ясино-ватой, а оттуда утром поеду в Горловку.

— Зачем ты туда едешь? Это ведь опасно. Не надо туда ехать! — умоляла Соня. — А если вдруг на тебя нападут и убьют…

— Убьют! А это на что? — Он расстегнул пиджак и вытащил из-за пояса револьвер.

— Спрячь! Спрячь! — замахала руками Соня. — А то кто-нибудь увидит и набросится на тебя, чтобы эту штуку…