А сердце ноет, щемит, колотится, вырывается из груди. Отчего бы это? Мария Анисимовна хватается за грудь, глубоко вдыхает воздух, расстегнула воротник шерстяной свитки, пошитой по ее заказу иначе, чем обычно шьют, не с широкими полами. И Григорка нет. Грустно одной сидеть в хате. Он, уходя утром в экономию, успокаивал мать. «Если не приду, не волнуйтесь, мама. Будем пахать далеко, на Макортах. Приказчик посылает нас туда с волами. А оттуда ехать далеко. Придется заночевать в поле, там есть избушка для рабочих. Соломы вокруг много. Протопим печь и уснем на лавках», — сказал, обняв, и, как всегда, поцеловал мать. Это Мария Анисимовна так приучила своих детей. Хотя в Запорожанке не было такого обычая, но в семье Гамаев все дети относились к матери с нежностью, привитой им с детства. И Пархом, и Григорко никогда не уходили из дому, не попрощавшись с матерью, не поцеловав ее. И Хрисанф, да и Марийка тоже так делали и детей своих к этому приучали. Хотя дети и внуки не всегда целовали Никиту Пархомовича, но и они непременно здоровались с ним и утром, и возвращаясь домой. А внучки нежно ласкались к бабушке и к дедушке. Мария Анисимовна никому ничего об этом не говорила, но ей было приятно, что дети ласковы с ней.
«Где же ты, мой Никитушка?» — шепчет Мария Анисимовна, стоя у ворот. Радостно забилось сердце, когда увидела приближающуюся телегу. Он! Она уже хорошо видела мужа. Мария Анисимовна торопливо открывает ворота и бежит ему навстречу. Он встает с телеги, обнимает ее.
— Как ты тут, Машенька, провела день без меня? А где Григорко?
— Григорко в степи, сказал, что там и ночевать будет. А я волновалась. Почему ты так задержался?
— Была причина, и очень приятная. Распрягу лошадей, отведу Лаврентиевого чалого и все расскажу тебе, моя милая.
Когда вошли в хату, Мария Анисимовна тотчас спросила:
— Какая же новость, Никитушка?
— И не отгадаешь. Знаешь, кого я видел?
— Кого?
— Твоего любимого брата Аверьяна Герасимовича.
— Аверьянушку! — даже присела на скамью, взявшись за голову.
— Его, его. Привез я в город мешки, наш лавочник посылал, отдал их хозяину склада. А потом остановился на базаре покормить лошадей. Повесил им на головы сумки с овсом и сел отдохнуть. Вдруг подходит ко мне незнакомый мужчина, аккуратно одетый, по виду писарь из земской управы, я и не спросил, кто он. Подошел и говорит: «Вы господин Гамай?!» Я оглянулся, думал, что не меня спрашивает, и отвечаю: «Какой вам господин нужен?» А он мне: «Вы, — говорит, — нужны. Пойдемте со мной, один господин послал меня за вами. За лошадьми присмотрит вот этот парень». Вижу, стоит и кланяется вежливый молодой человек. «Не бойтесь, — говорит, — с вами хочет повидаться господин Несторовский». Я и обомлел…
Не успел Никита переступить порог, как к нему бросился Аверьян Герасимович.
— Ты? — с волнением произнес Никита. — Откуда? Как?
— Я! Это я, Никита. Вот неожиданная встреча! — воскликнул Аверьян после того, как выпустил друга из объятий. — Не удивляйся.
— Удивляюсь! Ведь прошло двадцать лет! Боже мой!
— Почти двадцать, Никита. Много воды утекло в Черное море. А ты постарел. Сколько же тебе?
— Шестьдесят четыре, Аверьян.
— Еще и не так много. Мне больше — шестьдесят шесть.
— Старики мы с тобой, Аверьян.
— Старики, старики. Скажи, как моя сестричка поживает?
— Маша тоже постарела, но здорова.
— Я очень рад. А дети?
— У нас еще один сын родился, Григорком назвали. Восемнадцатый год пошел ему. Да ты о себе расскажи.
— Что я! До сих пор бобылем живу. Так и не женился.
— А где же был?
— Всюду, Никита. И в Чернигове, и в Курске, и в Пензе. Всюду служил. Статистик я. Сижу перелистываю бумаги, подсчитываю цифры, составляю таблицы. В прошлом году был недалеко от вас, в Херсонской губернии. Думал, что и увидеться не придется, а очень хотелось. В село ваше приехать не могу. Ты понимаешь, какая причина. А сегодня шел по улице, неожиданно увидел тебя и попросил знакомого, чтобы привел ко мне.
— И я рад, Аверьян Герасимович, встрече с тобой. Но и опечален. Гляжу на тебя, и чувство жалости наполняет мое сердце. Постарели мы.
— Постарели… Но с годами стали мудрее. Поумнели. Теперь я понял, что прежде наши единомышленники ошибались. И Митя Каракозов тоже ошибался, многого не зная. И не только он. Ошибался и Александр Ульянов. Я когда-то рассказывал тебе о нем. Не забыл?
— Не забыл.
— Он старший сын Ильи Николаевича, который был педагогом в Пензе. А у Александра есть младший брат Владимир.
— Ты с ним знаком?
— Нет. Я никогда не видел его, но рад, что своими таблицами помог ему.
— Как?
— Мы, статистики, производим переписи, а потом в таблицах все это подытоживаем, и их печатают в книгах. Молодой ученый Владимир Ленин, который ведет борьбу за народ, использует в своих произведениях цифры переписи. Он берет таблицы, цифры и делает выводы, а нам, статистикам, приятно, что и мы чем-то приносим пользу, хотя он и не знает нас и никогда не видел.
— Я вижу, ты, Аверьян Герасимович, своей работой большую пользу приносишь людям.