Рассказывать о своей глупой доверчивости и пережитом унижении было горько, трудно, но пришлось. К моменту, как мы добрались до Лелиного дома, я поведала старой подруге о сегодняшних событиях, но картина, конечно, была неполной, и Леля закономерно спросила чуть позже, когда мы устроились в ее гостиной:
– Слушай, я не очень поняла, зачем ты поехала домой, что хотела найти? И как вышло, что вы живете чуть ли не в музее? – Леля хотела пошутить, но у меня не хватило сил даже улыбнуться.
– Я сейчас расскажу, только сразу предупреждаю, в итоге ты можешь счесть меня сумасшедшей.
– Ничего, сейчас всё лечат, – хладнокровно отозвалась Леля, и мы засмеялись.
Этот смех, спустя много лет и пережитых событий, снова сблизил нас, мы будто вернулись в те времена, когда у одной из нас не было секретов от другой, когда нам было весело и свободно вместе. Рассказывать стало гораздо проще, и чугунная тяжесть, что лежала у меня на сердце, сделалась чуть легче.
Рассказ вышел долгим. Вначале я старалась говорить короче и лаконичнее, но потом махнула рукой, рассказывала, как есть, как мне запомнилось.
Леля не перебивала, не задавала уточняющих вопросов, лишь очень внимательно слушала. Я не видела на ее лице недоверия, сомнений в моем здравом рассудке, и это было невероятным облегчением.
– Считаешь, я все выдумала, ничего не происходит, за исключением того, что у меня больное воображение и гормональная буря? – спросила я, завершив свою исповедь.
Если Леля будет уговаривать успокоиться, предложит попить успокоительное, я… Я не успела решить, что стану делать в этом случае.
– Ничего такого я не думаю, – спокойно сказала Леля. – Более того, я
Тут-то она и задала вопрос, после которого я разрыдалась. Леля засуетилась, сбегала за водой, принесла мне салфеток. Я сморкалась, стучала зубами о край стакана, тряслась, как какая-нибудь мелкая собачонка вроде левретки или чихуахуа, никак не могла унять дрожь.
Когда немного успокоилась, Леля присела на корточки перед диваном, на котором я сидела, и мягко произнесла:
– Сейчас вечер, скоро твой муженек станет тебе звонить. Не дозвонившись, может начать трезвонить в больницу, там поймут, что тебя не было на обеде и вообще ты куда-то пропала. Поиски начнутся, беготня. А уж когда ты не явишься в больницу ночевать… Нужно продумать все, решить, что делать, понимаешь?
Я понимала, что ж непонятного.
– Сообщение ему отправлю, что видела их. Напишу, что в безопасности, у подруги, а больницу не вернусь. Пусть меня не ищет.
Следующие минут пятнадцать мы с Лелей придумывали подходящую формулировку, стараясь писать коротко, сухо, четко. В итоге, отправив сообщение, я почувствовала опустошение, но вместе с тем странное удовлетворение. То-то вытянутся у них с Агатой лица, когда они узнают, что дурочка Лора, которую проще пареной репы обвести вокруг пальца, все знает.
Телефон я выключила, чтобы отсечь от себя всякую связь с Юрой. Я не готова была читать его сообщения и тем паче отвечать на звонки.
– Ты сказала, что веришь мне, потому что сама сталкивалась с чем-то подобным? – спросила я.
Леля прикусила губу.
– Можно сказать и так. Только не я одна, а… – Она быстро взглянула на меня. – Еще и Миша, и его лучший друг Илья, может, ты его помнишь, он у Миши свидетелем на свадьбе был, и невеста Ильи Томочка.
Илью я помнила хорошо. Худощавый, интеллигентного вида темноволосый парень напоминал известного писателя – то ли Блока, то ли Чехова. Насколько я знала, он тоже работал со словом, был журналистом.
– Так Илья женился?
Леля тяжело вздохнула.
– Томочка погибла. По-настоящему жуткая, трагическая история. Илья… Нет, кажется, он все еще холост, но мы давно не виделись, что-то могло измениться. – Леля потерла лицо ладонями. – Да, мы дружили, но связывала нас не только дружба. Так вышло, что все мы не раз оказывались… Ох, как же тяжело рассказать обо всем правильно! В двух словах не опишешь. В общем, мы несколько раз сталкивались с проявлением темных, потусторонних сил, и не просто сталкивалось, нам приходилось с ними бороться (
Леля взяла со стола стакан с водой, сделала глоток, поморщилась, словно это была водка, и договорила: