Сквозь свинцовую вьюгу

— А разве есть задания безответственные?

С наступлением ночи мы вчетвером двинулись на передний край. Погода — хуже не придумаешь: дождь, слякоть. На ротном КП опять сделали перекур. Потом поднялись на бруствер своих окопов и поползли прямо по грязи.

В плотной, сырой мгле желтыми расплывчатыми пятнами мельтешат немецкие ракеты. К ним я уже привык и даже несколько доволен, что гитлеровцы сами освещают нам путь. Теперь уж не повторим прошлой ошибки и постараемся подобраться к вражеским окопам как можно ближе.

Где-то совсем рядом послышался треск. Почти над самой головой в туманном небе вспыхнула ракета. Четко обозначились выхваченные из темноты брустверы немецких окопов. До них было не больше десяти — пятнадцати метров. Выходит, действительно не так страшен черт, как его малюют. Можно, значит, обмануть бдительность гитлеровцев и подобраться к их окопам, не будучи обнаруженными! Когда солдат попадает на фронт необстрелянным, такому чудятся всякие ужасы, кажется, что все пули летят в него. Учиться воевать надо еще в мирные дни, и в полную силу. Тогда меньше будет потерь из-за неопытности солдат. Умелого солдата смерть обходит стороной.

Мы осторожно подползли к окопам, прислушались. Вокруг монотонно стучал дождь. Теперь оставалось главное: разбросать листовки по траншеям. Сделали мы это так быстро, что немцы и не заметили. Видать, в такую мокропогодицу гитлеровцев из землянок не выгонишь.

Семья наша солдатская

Кроме Озерны дивизия освободила населенный пункт Грынь. Гитлеровцы предпринимали отчаянные усилия, чтобы вернуть утраченные позиции. Дивизия несла потери, но не отступила ни на шаг. В ходе боев 2-я танковая немецкая армия была в значительной степени обескровлена, потеряла сотни солдат и офицеров убитыми и ранеными, много танков, орудий, минометов.

Под вечер, вернувшись из штадива, лейтенант приказал старшине Копотову готовить роту к ночному переходу. Дивизию перебрасывали на правый фланг нашей 3-й танковой армии, в район селения Перестряж, Калужской области. В этот день все выходы на задания были отменены.

Когда стемнело, солдаты, разобравшись в колонну по четыре, вышли на проселочную дорогу.

Я с грустью смотрел на оставляемый бивуак. За две с лишним недели боевой жизни мы привыкли к нему — к своим траншеям, к притоптанным брустверам. Однако, как я успел заметить, многие из солдат отнеслись к переходу равнодушно, иные даже радовались ему. Рослый Давыдин, ставший от надетой шинели еще более массивным, крупным, глядя на меня, сказал:

— А чего жалеть, паря?.. За всю войну столько стоянок сменишь, что и не сочтешь.

Погода ухудшилась. Мелкий, надоедливый дождь превратился в ливень. Дорожная пыль замесилась в липкую грязь. Идти стало трудно. Особенно доставалось нашим обессилевшим лошадкам. Они еле тянули тяжело груженные телеги, часто останавливались. Подоткнув полы шинели за поясной ремень, мы чуть ли не перед каждым подъемом дороги, взявшись за постромки, помогали своим четвероногим друзьям, выкрикивая традиционное; «Раз-два, взяли!.. Раз-два, взяли!..»

Некоторые из бойцов, поскользнувшись, падали в дорожные лужи, беззлобно чертыхались, честили недобрым словом и мокропогодицу и Гитлера.

Поднялись на изволок, пошли открытой степью. Справа угадывалась недальняя передовая. В серой сетке дождя временами загорались радужные, расплывчатые огни немецких ракет. Они чуточку, всего на полчетверти, поднимались от ломаной кромки горизонта.

— Никуда от этих проклятущих ракет не уйдешь, — зло выругался Воронцов. — На передовой всю ночь мельтешат и здесь тоже.

Утром рота достигла опушки соснового бора.

— Здесь, — сказал лейтенант.

* * *

Позавчера к нам в роту вернулся из медсанбата Файзуллин. Больше двух недель он пролежал на лазаретной койке, отдохнул, посвежел. И нам чистосердечно признался:

— Надоело лежать. Делать ничего не надо. Кушай только. Дохтуру все говорил: лечи рука быстрей, разведка ходи надо. «Языка» тащи.

В роте его ждала радость: старший политрук Солдатенков вручил ему автомат Бархотенко:

— Бей из ППШ фашистов без промаху!

На счастливом лице парня была, однако, заметна растерянность:

— А куда же винтовку?

— Винтовку старшине отдай, — усмехнулся политрук.

В дивизии недовольны действиями разведчиков. Вчера я слышал, как лейтенант распекал старшего группы сержанта Зобулина:

— Ну какие из вас «глаза и уши»? Что вы наблюдаете? Что? За своим передним краем смотрите?

— Но мы же обнаружили минометную батарею, — оправдывался сержант.

— Минометную батарею? Но ведь о ней давно известно. Автоматчиков немецких испугались. В блиндаже отсиживаетесь!

Сегодня наблюдать за противником направили нашу пятерку: Давыдина, Файзуллина, Кезина, Хворостухина и меня. Хворостухин идет вместо Ягодкина.

Не нравится мне этот Хворостухин. Высокомерен он. Чувствуется, что в его словах много фальши, неискренности. Сегодня, например, перед выходом на задание он, выждав, пока соберется побольше солдат, сказал:

— В наблюдении не уроним чести бойца-разведчика. Смерть мы презираем.

Кто-то из бойцов хихикнул:

— Ну и балабон же ты, Хворостухин.