Сквозь свинцовую вьюгу

— Потрудились изрядно, — хвалится сержант. — Наблюдаем мы на Донце день, другой — все впустую. Прямо осточертел тот берег. И все на нем, казалось, видено-перевидено. И эта узкая просека, и береза с отломанной верхушкой на взгорье. Решил я послушать немцев ночью. Захватил с собой Авдеева. Залегли мы в кустах на берегу, ждем. А ночь выдалась — хоть глаз выколи.

Проходит час, другой. Никакого звука. Но вот около полуночи Арсен толкает меня под бок: «Слышите, сержант?..» И в самом деле доносится какой-то стук. Похоже, строят что-то. Почти до самого рассвета не прекращалась стукотня.

Утром, когда мы поднялись, Авдеев мне и указывает:

— Глядите, за ночь там, где сломанная береза, новые деревья выросли.

Взял я бинокль, всмотрелся — и верно: рядом с нашей инвалидкой появились новые кустики. Такие зеленые, сочные. Зачем врагу понадобилась маскировка? Решаем ночью переправиться через реку и разузнать, для чего немцы проводят «лесонасаждение».

Сели мы впятером в лодку и вскоре благополучно причалили к тому берегу. Лодку спрятали, а сами стали осторожно подниматься в гору. Ступаем след в след.

Вот уже десятка два метров осталось до нашей березы. Послал я вперед Авдеева. Он вернулся и доложил: блиндаж там выстроен, траншея отрыта. Видать, пулеметную точку оборудовали.

Задумался я: что делать? Вдруг снизу, от реки, послышались чьи-то шаги, треск сучьев.

Мы подползли к просеке. Шаги приближались. Проглянул силуэт человека. Когда он поравнялся с нами, Авдеев сразу бросился к нему, схватил в охапку. Бакланов накинул на голову мешок. А тут и мы подоспели.

Рассказ сержанта заставил меня задуматься. Такой с виду незаметный штрих — «новые кустики выросли», а помог разведчикам большое дело сделать: разгадать вражеские замыслы и схватить пленного. Как нужна в нашей работе внимательность.

Смотрю на Авдеева. Это человек необычайной отваги и поистине геркулесовой силы. Шутя он сжимал подкову, легко поднимал трехпудовую гирю. Был он на редкость отзывчивым человеком. Последней щепоткой махорки делился с бойцами. Про смелость и необычайную силу Арсена в роте ходили легенды.

На том берегу Донца, в нейтральной зоне, немцы-саперы каждую ночь минировали подступы к своей обороне.

— Вот где и «язычком» поживимся, — сказал Арсен, — позиция самая удобная. Место для засады у речки, рядом с мостом. Фашисты будут возвращаться к себе, мы там их и перехватим.

Все знали, что до этого неутомимый Арсен целый день проползал на том берегу, все высмотрел, все разузнал.

Вечером разведчики переправились через Донец, проделали проходы в минных полях, в проволочных заграждениях и уже к полуночи подползли к мосту. Командовал группой сержант Борис Эрастов. Он расположил ребят по обе стороны моста.

Ждать пришлось долго, до самого рассвета. Уже сомнение закрадывалось: а вдруг фашисты раздумают, не подойдут по этому мосту, а свернут на другую дорогу. Тогда все труды впустую? Однако терпение ребят было вознаграждено. На рассвете послышались чужие голоса, топот шагов. Вскоре в сумеречном свете обозначились фигуры минеров-немцев. Шли они беспечно, переговаривались, смеялись. Винтовки и пулеметы несли на плечах, как грабли. Их было человек двадцать пять.

Когда передние перешли мост, Эрастов скомандовал: «Огонь!», — и разом заговорили все одиннадцать автоматов. Фашисты кричали, стонали, ползали по земле, извивались. Через минуту стрельба прекратилась. Тут Арсен подбежал к фашистам, выбрал из раненых наиболее «живого» и, как мешок, взвалил себе на плечи.

Сержант приказал отходить. Минут через сорок бойцы без потерь переправились на свою сторону.

Гитлеровец, захваченный Арсеном, оказался офицером.

В конце апреля нашу дивизию отозвали на отдых. Мы возвращались с последнего боевого задания с Северного Донца, распевая сочиненную нами песенку:

Прощай, родная Печенега,
И ты, бушующий Донец,
Тебя я больше не увижу,
И ловле «языка» конец.

* * *

Я, Саша Трошенков и Иван Мохов, ползая по тылам врага, заразились сыпным тифом и лежим в госпитале, на станции Уразово.

Стоят чудесные майские дни. В распахнутые окна палаты ласково заглядывает солнце, пахнет цветущими яблонями, и нередко налетевший ветерок усыпает подоконники и пол нежными белыми лепестками.

Но в мире по-прежнему грохочет война. Фронт стабилизировался, идут бои местного значения.

Гитлеровцы уже несколько раз принимались бомбить станцию. Однажды — время было к обеду — санитары принесли в палату большой бак с аппетитно дымящимся борщом, поставили его на подоконник и пошли за мисками. Как раз и налетели «юнкерсы». Недалеко от госпиталя упала тяжелая фугаска. Взрывом вышибло в палате стекло. Осколки посыпались в бак. Голодные, проклиная Гитлера, мы разошлись по своим койкам.

Помню — это было незадолго до моей выписки из госпиталя, — к нам в палату прибыло несколько офицеров для комплектования тыловых военных учреждений за счет выздоравливавших бойцов. Мне предложили перейти на службу в войска НКВД.