Сквозь свинцовую вьюгу

До первых домов осталось не более шестидесяти метров. Из ближнего каменного дома стрекотнули пули. Бойцы залегли.

В сумеречном свете во дворе дома показался гитлеровец. На ходу он сбросил с себя френч и пустился наутек. Солдаты бросились за ним вдогонку. Вот он, миновав угол дома, ринулся в курятник. Оттуда его и выволокли, грязного, перепачканного птичьим пометом.

Стрельба не утихает. Темнеющее небо по всем направлениям полосуют цветастые плети трассирующих пуль. Бойцы штурмуют дом за домом, улицу за улицей.

28 июля 1944 года советские воины освободили Брест от немецких захватчиков.

...Наступил тот долгожданный час, о котором мы мечтали все фронтовые годы: наши войска вышли на границу с Польшей.

По случаю такого события собралась вся рота. В одном из домов в городе отыскали большую комнату с круглым столом. На лицах бойцов — радостное оживление. Не смолкают смех, шутки. Лешка Давыдин раздобыл где-то банку трофейного спирта. Ротный кок Коля Сергеев приготовил отличное жаркое из баранины. Непоседливый Андрей Лыков, надев на себя белоснежный колпак и фартук, стал носить на стол миски.

Пришел командир роты. Все притихли. Он оглядел разведчиков повлажневшими глазами, и голос его дрогнул:

— Дорогие мои ребятки! Славные однополчане! Смотрю я на вас, и такой у меня на душе праздник, что и слов не подберешь. Только наш, советский солдат способен на такое геройство: пройти тысячи верст сквозь свинцовые метели, разгромить вооруженную до зубов, мощную гитлеровскую армию, равной которой нет в капиталистическом мире, и выгнать врага с родной земли. Поздравляю вас, ребятки, от всей души...

По-особенному тепло и задушевно звучало это «ребятки» в устах командира роты старшего лейтенанта Д. М. Неустроева, бывшего учителя, хотя перед ним были не вихрастые мальчишки, а пропахшие пороховым дымом воины.

Многим из разведчиков не удалось дождаться этого счастливого дня. В боях на Орловщине, под Болховом, сложил свою буйную голову Юрий Ягодкин, спит вечным сном в сырой земле Ваня Опарин. В неравной схватке с гитлеровцами под Харьковом геройски погиб лейтенант Берладир. В каком-то безвестном хуторке на Днепропетровщине сражен осколком снаряда Саша Трошенков. На высоком берегу Ингульца, обдуваемый ветрами, высится скромный обелиск над могилой Жоры Дмитриева. Скончался на берегу Северного Донца, сраженный пулеметной очередью, русский чудо-богатырь, смелый и бесстрашный боец Арсен Авдеев. Сколько таких солдатских могил раскидано по нескончаемым военным дорогам от Волги до Буга!

Мой дорогой друг! Кто бы ты ни был: убеленный сединами старец или светловолосая молодица, отец семейства или юный подросток, — поклонись до земли этим скромным солдатским оградкам с деревянными обелисками или простой могильной насыпи. Здесь лежат незаметные герои, защитившие нашу землю родную, до конца выполнившие свой сыновний долг перед Отчизной. Слава им бессмертная!

На земле Польши

Вечером 28 июля наша дивизия переправилась через пограничную реку Западный Буг. Бойцы уже успели врыть на том берегу пестрый пограничный столб. На нем отчетливо видны надписи: «СССР» — «Польша».

Мы на польской земле. Гитлеровцы с упорством обреченных цепляются за каждый хуторок, каждую деревушку, каждый городишко. Оставленные села превращены в пепелища, на месте каменных домов — груды развалин.

У наших солдатских кухонь выстраиваются длинные очереди детей и женщин. У них исхудалые, землистые лица, голодный блеск в глазах. Детские ручонки торопливо протягивают повару миску или кружку.

В одном из польских хуторов с нами встретился пожилой мужчина. У него пышные седые усы, бодрый взгляд, каждый его жест, каждый шаг выдает армейскую выправку. Зовут его Юзеф Кошаник. Он бывший унтер-офицер царской армии, участник первой империалистической войны.

Кошаник подошел к ротным повозкам. Старшина поднес ему стопку водки. Тот расправил серебристые усы, ухмыльнулся:

— Давно хотел я своими глазами посмотреть, каковы они теперь, русские офицеры, — сказал он. — Вот и довелось встретить.

А вот еще один эпизод. В полдень пришли мы в небольшой польский хутор. В центре его, под ветвистым тополем со срезанной снарядом верхушкой, могильный холмик, сплошь покрытый венками из живых, еще не увядших цветов. Две русоволосые девочки в коротких белых платьицах принесли еще корзину цветов. Рядом с могилой сидела морщинистая женщина в черном платке.

Мы остановились, сняли пилотки:

— Кто здесь похоронен, мамаша?

Женщина смахнула рукой слезу. Из-под платка глянули добрые усталые глаза.

— Хлопцы ваши загибли. — Голос у старушки мягкий и певучий. — Вчера это было. Большой бой начался. Нияк не думали живыми быть. Я с внучками, — она указала на девочек в белых платьицах, — в погребе хоронилась. Ох и страху богато натерпелись. Земля гудом гудела. Сижу, а сама все молитвенник читаю. И вдруг як горохом сверху посыпало. Потом стихло все. Чую, кто-то осторожно стал спускаться в погреб. Сижу ни жива ни мертва. Притаились мы, ждем! А рядом голос родной, русский: «Не бойтесь, выходите! Прогнали немца».