Сквозь тернии

Я во весь дух побежал домой, не тратя времени на то, чтобы докладывать Джону Эмосу о разговоре. Маму я увидел сразу, но спрятался: она не увидела меня. Она как раз пыталась выползти из этой безобразной коляски. Как странно видеть ее такой же неуклюжей, как я сам, не владеющей своим телом. С трудом поднявшись, она стояла, дрожа с головы до ног. Лицо ее, которое я видел в зеркале, было бледно. Волосы обрамляли его, как золотая рама. Расплавленное золото, горячее, как пламя ада, как бегущая лава.

— Барт, это ты? — позвала она. — Отчего это ты так странно на меня смотришь? Я не упаду, если ты думаешь об этом, не бойся. С каждым днем я чувствую себя все сильнее и лучше. Давай посидим и поговорим с тобой. Расскажи мне, что ты делаешь, когда я тебя не вижу. Куда ты ходишь? Научи меня играть в твои подражательные игры. Когда я была такая, как ты, я тоже всегда кому-нибудь подражала. Я, например, воображала, что я первая в мире балерина, знаменитая прима, и с тех пор это стало главным в моей жизни. Теперь я понимаю, что это не главное в жизни. Теперь я думаю, что самое главное в жизни — это дать счастье тем, кого любишь. Барт, я хочу, чтобы ты был счастлив…

Я ненавидел ее зато, что она «соблазнила» моего отца и отняла его у бедной одинокой бабушки, которая ей приходилась свекровью! И это когда у нее был собственный муж — доктор Пол Шеффилд, брат Криса, но вовсе не мой отец. Взгляните только сейчас на ее лицо, как она старается загладить передо мной все свое невнимание ко мне в прошлом! Слишком поздно! Мне захотелось подбежать и ударить ее. Услышать, как захрустят все ее кости! Она была неверна всем своим мужьям. Но мне не положено говорить об этом. Ноги мои подогнулись, стали ватными, и все обвинения, воплотившиеся в крик ненависти, остались только в моем мозгу. Бесчестная, порочная женщина! Рано Или поздно она вновь исчезнет из моей жизни с новым любовником, как это было с матерью Малькольма, как это делают все матери на свете.

Ну почему моя бабушка прямо не сказала мне, кто она такая? Отчего она скрывается? Разве ей не понятно, как мне нужна бабушка? Она тоже лгала мне об отце! Только Джон Эмос сказал правду.

— Барт, что с тобой?

В лице ее паника. Еще бы! Никогда еще она не сказала мне ничего, кроме лжи. Никому нельзя верить, кроме Джона Эмоса. Хотя он и выглядит, как злой колдун, но он — честный малый, он хочет, чтобы все в жизни было тоже честно.

— Барт, что случилось? Скажи мне, как своей маме!

Я пристально посмотрел на нее. Я увидел вновь этот сверкающий водопад волос, эти золотые сети, расставленные на мужчин. Чтобы заставить мужчин страдать. Это ее вина. Это ее грех. Она отняла моего отца от бабушки и «соблазнила» его.

— Барт, не надо ползать по полу. Встань и попробуй пользоваться ногами, ты не животное.

Я закинул назад голову и завыл. Я выл и выхлестывал в этом звуке всю свою ярость, всю ненависть. Бог был жесток, когда дал мне ее в матери! Бог был жесток, когда сжег заживо в огне моего отца. Надо что-то сделать. Так нельзя. Надо все изменить, чтобы было справедливо!

— Барт, умоляю, скажи мне, что случилось!

Я ясно мог видеть, как она ступила несколько шагов, протянув ко мне руки, но я не смог бы перенести ее прикосновения ко мне. Нет, никогда больше, никогда!

— Я ненавижу тебя! — закричал я, вскочив на ноги и отпрянув. — Ты больше не сможешь ходить! Ты не прикоснешься ко мне. Ты упадешь и умрешь! Да, ты умрешь, ты сгоришь вместе с этим домом, вместе с Синди!

Я убежал — и бежал, и бежал, пока у меня не стало саднить в боках и не закружилась голова.

Я упал как раз возле стойла Эппла. Силы мои кончились. Здесь, в старом сене, я прятал дневник Малькольма. Я выудил его и стал читать. Он тоже ненавидел женщин, особенно красивых. И не замечал уродливых. Я поднял голову и уставился в пространство. Алисия. Красивое имя. Но почему он любил Алисию больше, чем Оливию? Может быть оттого, что она шестнадцати лет вышла замуж за его старика-отца, которому было пятьдесят пять?

Алисия дала ему пощечину, когда Малькольм пытался поцеловать ее.. Может быть, его отец целовал ее лучше?

Чем больше я читал дневник, тем больше я убеждался, что Малькольм преуспел во всем, что он делал и что намечал, кроме женской любви к себе. Это только убедило меня в том, что раз я так схож с Малькольмом, мне надо раз и навсегда оставить мысль о женщинах. Я вновь и вновь перечитывал его слова, чтобы самому стать таким же властным, беспощадным, как Малькольм.

Имена женщин начинаются с К. Отчего это? Отчего женщины так любят такие имена? Кэтрин, Коррин, Кэрри, или, например, Кэнди, — весь мир заполнен подобными именами.

Как бы я хотел любить свою бабушку так, как прежде; теперь, когда я столько узнал, я не могу уже любить ее так же. Она должна была все рассказать мне. Она оказалась такой же лицемерной, лживой женщиной, как они все. Точно так все и сбылось, как Джон Эмос предупреждал меня.