Сквозь тернии

— Барт, убери этот нож. Он меня нервирует. Ты можешь случайно порезаться.

Она чихнула, а потом еще два раза. И так всегда по три раза. Вытащила из сумки платок, высморкалась. Заражает воздух, которым я дышу, своими микробами.

Джори до темноты так и не пришел. Когда он, наконец, вошел и сразу закрыл за собой дверь своей комнаты, он был весь вымокший и несчастный. Мама нахмурилась, а я злорадно усмехнулся. Вот ты и поплатилась: твой дорогой, самый любимый сыночек больше тебя не любит. Вот что такое наказание за грех.

Дождь все лил. Мама смотрела на меня большими глазами, лицо ее было бледно. Волосы пушистой волной обрамляли лицо. Многие мужчины нашли бы ее прекрасной. Я выдернул волосок и, зажав кончик зубами, разрубил его ножом надвое.

— Хороший нож, — сказал я. — Острый, как лезвие бритвы. Хорошо им резать волосы, ноги, руки…

Я усмехнулся: мне понравилось, что она испугалась. Я ощутил власть. Джон Эмос прав: женщина — это жалкое, робкое подобие мужчины.

Дождь усилился. Ветер завывал и хлестал в окна; было темно, холодно. Темно и холодно. Эмма уехала. Был четверг, и она не могла даже в такую погоду не навестить подругу.

— Не принимайте близко к сердцу, мэм, — сказала она маме в гараже. — А то вы стали плохо выглядеть. То, что у вас нет температуры, не означает, что вы не можете заболеть. Барт, веди себя хорошо и не причиняй маме беспокойства.

Я пошел на кухню, по дороге представляя себе, что моя рука — это крыло самолета. Поэтому я смахнул несколько тарелок на пол, и по полу растеклась кремовая лужа, а на ней рассыпались ягоды винограда, моя порция запеканки…

— Барт, ты специально сделал это!

— Да, мама, ты всегда говоришь, что я делаю все это с тайной целью. Мне приятно, что ты еще раз убедилась в своей правоте.

И я тут же подхватил свой стакан молока и выплеснул ей в лицо. У нее была быстрая реакция, только поэтому она убереглась.

— Как ты смеешь, Барт! Когда придет твой отец, я ему расскажу о твоем поступке, и уж он тебя накажет.

Да, я уже знать как он поступит. Возьмет меня за шиворот, начнет читать лекцию о послушании родителям и уважении к матери. Наказание не больное, а лекцию я слушать не стану. Я буду слушаться только Малькольма.

— Что ж ты не отлупишь меня, мама? Давай… Посмотрим, что ты можешь сделать, чтобы унизить меня. — Тут я вынул нож и направил его на нее, готовый дать отпор.

Казалось, она сейчас упадет в обморок.

— Барт, как ты можешь так себя вести, если ты знаешь, что я сегодня нездорова? Ты же обещал отцу… Что я сделала, что ты так не любишь меня?

Я злобно усмехнулся.

— Где ты взял этот нож? Это не тот, который тебе дал Джори.

— Старая леди по соседству дала мне его. Она даст мне все, что я попрошу. Если я скажу, что хочу ружье, она даст мне, если кинжал — она тоже купит. Потому что она такая же, как ты — слабая, готова сделать все, чтобы я любил ее, хотя на всем свете нет женщины, чтобы я полюбил ее.

В маминых глазах был настоящий страх. Она подвинулась поближе к Синди, которая в это время сидела, не обращая на нас внимания, на своем высоком стуле и замешивала руками печенье в молоко. Потом она заталкивала это все руками в рот, пока вся не перемазалась и не вымазала стол. И ее за это не наказывали.

— Барт, иди сейчас же в свою комнату. Закрой дверь изнутри, а я запру тебя снаружи. Я не желаю тебя видеть, пока не приедет отец. А так как ты не желаешь завтракать, я думаю, ты обойдешься и без ленча.

— Не смей приказывать мне. Если ты будешь упорствовать, я расскажу всему миру, что вы с так называемым «мужем» делаете. Брат и сестра живут друг с другом. Живут в грехе. Блуд! (Это слово я взял у Малькольма).

Пошатнувшись, она подняла руки к лицу; высморкалась, положила платок в карман брюк и подняла на руки Синди.

— Что ты собираешься сделать, сука? Использовать Синди, как щит? Не пройдет… я достану вас обеих… И полиция меня не тронет. Потому что мне только десять лет, только десять, только десять… — продолжал повторять я, как пластинка, которую заело.

В ушах у меня стояли наставления Джона Эмоса. Я говорил, как во сне:

— Однажды в Лондоне жил человек по кличке Джэк Потрошитель, он убивал проституток. Я тоже убиваю развратных женщин, а еще — плохих сестер, которые неспособны отличить доброту от порока. Мама, я покажу тебе, что Бог хочет наказать тебя за инцест.

Дрожащая и слабая, как белый кролик, недвижная от страха, она стояла с Синди на руках и ждала… а я приближался к ней, размахивая ножом… ближе, ближе…

— Барт, — проговорила она, собравшись с силами, — Я не знаю, кто рассказывает тебе эти истории, но если ты ударишь меня или Синди, Бог накажет тебя, даже если полиция не заберет тебя и тебе не присудят электрический стул.

Запугивает. Пустые угрозы. Джон Эмос сказал мне точно: мальчик моего возраста может совершить все, что ему заблагорассудится, и полиция не имеет права ничего с ним сделать.

— Этот человек, за которым ты замужем, твой брат? Да? — закричал я. — Попробуй только солги, и вы оба умрете.