Сквозь тьму с О. Генри

Вот за этим-то столом, ночь за ночью и сидел Билл Портер. В мрачной атмосфере смерти и жестокости рождалась прекрасная улыбка этого гения, рождалась из сердечной боли, стыда и унижения. Улыбка, затронувшая душевные глубины множества мужчин и женщин по всей земле.

Когда она всколыхнула наши с Рейдлером сердца, мы оба заплакали. Мне кажется, в этот момент О. Генри почувствовал прилив такой гордости, какого он никогда раньше не испытывал. Он пришёл в почтовое отделение в пятницу вечером, через две недели после того, как я предложил ему почитать моё творение.

 Полковник, не удостоите ли вы меня своей аудиенцией? — в своей обычной безукоризненной и одновременно лёгкой манере осведомился он. — Мне было бы важно узнать мнение соратника по перу. У меня тут одна безделица. Хотелось бы прочесть её вам с Билли.

Портер был обычно сдержан и замкнут, склонен скорее слушать, чем говорить, поэтому когда он вдруг решал кому-то довериться, упускать такой случай было нельзя. Мы с Билли с готовностью выразили желание послушать.

Портер уселся на высокий табурет у стола и аккуратно вынул из кармана скатанную в трубочку рукопись. Он писал крупным, размашистым почерком, и вам вряд ли удалось бы где-либо найти хоть одну помарку или исправление.

Зазвучал богатый, низкий голос, мы затаили дыхание и слушали, слушали... Как вдруг Билли Рейдлер громко всхлипнул. Портер вскинул взгляд, словно очнулся от грёз наяву. Рейдлер смущённо заулыбался и прикрыл глаза изуродованной рукой.

— Чёрт вас возьми, Портер, я никогда в жизни не плакал! Богом клянусь, что до нынешнего момента не знал, как слеза выглядит!

Забавное, должно быть, было зрелище: два преступника, ограбившие немало поездов, сидят и хлюпают носами над простой историей.

Может быть, заключённые — люди особенно сентиментальные, но неожиданный поворот сюжета портеровской истории проникал в самое сердце и затоплял его непривычной теплотой.

Он читал нам «Рождественский подарок Дика-Свистуна». И я, и Билли — оба вместе с ковбоем, героем рассказа, ухаживали за молодой девицей, ощущали ту же жгучую ревность и были уверены, что ковбой сдержит своё обещание и вернётся, чтобы убить соперника, одержавшего победу над сердцем барышни.

И когда он в сочельник возвращается, одетый Санта-Клаусом, готовый превратить в трагедию счастливую жизнь обитателей ранчо, мы могли только сопереживать ему. Он случайно слышит, как жена произносит слово в его защиту — та упоминает, что раньше он был добрым и хорошим человеком — после чего он подходит к ней и говорит: «В соседней комнате вас дожидается рождественский подарок» — и уходит из этого дома, так и не произведя выстрела, который бы оборвал жизнь её мужа.

Да, история рассказана так, как это мог сделать только О. Генри, набрасывавший картину широкими, выразительными мазками. Мы с Билли видели себя на месте ковбоя. Чувствовали признательность, которую он ощутил, услышав доброе слово о себе из уст ничего не подозревавшей женщины. И потому на наших старых, огрубевших щеках заблестели слёзы.

Портер сидел и молчал, довольный, его глаза светились счастьем. Он свернул рукопись и слез с табурета.

— Большое спасибо, джентльмены. Никогда не ожидал, что смогу исторгнуть слёзы из специалистов вашего профиля, — сказал он наконец.

После чего мы пустились в рассуждения по поводу того, за сколько можно продать рассказ и куда же его послать. Уж очень нас заботила судьба этой новеллы. «Всадники Запада» с их морями крови были забыты.

Охваченные фанатичным восторгом, мы с Рейдлером признали Билла Портера гением.

Мы решили послать рассказ в «Чёрную кошку». В нашей тюрьме сидел в то время один утончённый француз, банкир из Нового Орлеана. Он договорился со своей сестрой, и рассказ Портера, получивший новоорлеанский обратный адрес, ушёл к издателю.

Как только «Рождественский подарок» отправился в путь, мы с Билли места себе не находили от нетерпения. Недели тянулись, словно годы. Мы были уверены, что рассказ, безусловно, немедленно примут к печати, и предвкушали, что за него заплатят по меньшей мере $75 .

Его вернули.

Многими годами позже моя собственная история кочевала от издателя к издателю, и всё же никогда я не ощущал такого разочарования, как тогда, когда был отвергнут великолепный рассказ Портера.

Мне доподлинно известно, что и сам Портер страшно огорчился. Ему нужны были эти деньги, он хотел послать маленький подарок своей дочери, Маргарет. Теперь ей придётся подождать. Его очень терзало сознание того, что он плохой отец.

Но когда Билли вручил ему бандероль, он ничего не сказал. Мы так негодовали на издателей и журналы, что хотели, чтобы он в будущем расписал их самыми чёрными красками.

— Полковник, может, когда-нибудь придёт день, когда не издатели меня, а я их буду отвергать. Пока же мой голос веса не имеет.