Сквозь тьму с О. Генри

«Похож, да? Ну что ж, умирает — пусть умирает. Мне он не нужен. Или это моя вина, что он умирает?»

«Нет, нет, не твоя! Но неужели ты не поможешь? Неужели не заплатишь за доктора?!»

«Знаешь, лучше тресни его как следует, чтобы всё кончилось побыстрей», — отвечал он. Я не могла этому поверить! Бежала рядом и продолжала умолять его. Не помню, что я говорила. На углу стоял полицейский. Фил остановился и обратился к нему: «Офицер, — сказал он, — арестуйте эту побирушку!»

Салли была арестована и препровождена в тюрьму Цинциннати. Её бывший дружок возбудил против неё дело о попытке вымогательства. Проходили дни, а судебное разбирательство всё откладывалось.

Каждый день был для Салли как нож в сердце. Мысли об умирающем ребёнке пылающими углями выжигали ей мозг. Она обратилась к матроне. Та пошла справиться о младенце. Вернувшись, она поведала Салли, что устроила его в больницу.

Представители Армии Спасения регулярно посещали тюрьму — распевали с заключёнными псалмы. Салли присоединилась к хору, где её и услышал один из мужчин-узников. На следующий день он отправлялся в тюрьму штата Огайо — сидеть пожизненно. Но, уходя, оставил для Салли маленький подарок. «Отдай эти два бакса той девушке, с красивым голосом, — сказал он сержанту. — Её пение перевернуло мне душу».

Наконец Салли вызвали в суд. Банкирский сынок не явился. Её отпустили с предупреждением. Когда она проходила мимо дежурного сержанта, тот вручил ей два доллара. Жизнь Салли и без того была сломана, а этот подарок окончательно превратил её в руины.

Она торопилась выйти на свободу и сломя голову бежала по коридорам тюрьмы, а старшая охранница едва поспевала за ней, приговаривая: «Вот и хорошо, золотко, тебе совсем не место здесь, не понимаю, как они могли вообще засадить тебя сюда. Мне ужасно, ужасно жаль…»

А когда Салли добежала до двери, матрона придержала молодую женщину за локоток:

«Золотко, мне так не хочется тебе это говорить, ты уж прости, но твой младенец мёртв».

Салли остолбенела. Она была словно дитя, которому чья-то злодейская рука нанесла удар в лицо. Женщина задрожала с ног до головы. Её ребёнок мертв…

Со слабым, мучительным стоном она схватилась за голову и рванулась с места так быстро, словно за ней гналась разъярённая толпа и швыряла в неё камнями.

Матрона нагнала её:

«Послушай, золотко, лучше останься здесь. Там, снаружи, тебя ничего хорошего не ждёт. Твой ребёнок умер три дня назад. Останься здесь, прошу, хоть ненадолго!»

«О нет, Боже, нет! Я должна идти, не держите меня!»

Дверь открылась и полубезумная мать, одержимая одной-единственной мыслью, выскочила на улицу. Её путь лежал к реке. Жестокий ветер рвал на ней одежду, холод пробирал до костей.

Фонарь, горящий в окне какой-то лавки, привлёк к себе её внимание, и женщина задержалась в его тёплом свете у витрины. За стеклом поблёскивали старинные драгоценности, эмблемы, серебряные пластинки. А в одном углу лежали три револьвера. Салли уставилась на них, как заворожённая. Холодная ярость и жажда мести охватили её.

До этого момента её пожирало только мучительное осознание своей потери — перед глазами стояло исстрадавшееся личико ребёнка. Но теперь она видела лицо человека, подвергшего её такому страшному унижению, лицо, полное наглого презрения. Салли вошла в лавку и купила пистолет.

Как только она сжала его в руках, оружие, казалось, придавило её своей тяжестью, как давит крышка гроба. Она спрятала пистолет в карман, вышла из магазина и пошла бродить по улицам. Замёрзшая, обезумевшая, она нетерпеливо ожидала утра. Салли была в таком состоянии, что даже не осознавала, что кричит, плачет и зовёт своё дитя, пока какая-то старая пропойца не остановила её.

Выпивоха, неряшливая и грязная, пожалела Салли. Молодая женщина без возражений дала проводить себя в тёмную, жалкую дыру, где жила старуха. Хозяйка развела огонь в печке, и в его слабом тепле Салли попыталась отогреться.

Промозглая каморка была полна мрачных теней. На голых стенах плясали зловещие образы: вот, надменно выпрямившись, стоит мужчина и жестом подзывает полисмена — огромного, страшного детину; тот кидается на неё, хватает за плечи… А вот и её мать с сёстрами — бросают на несчастную неодобрительно-хмурые взгляды…

Только один раз Салли увидела своего ребёнка — тот лежал на полу, ротик был мучительно искажён, крохотные кулачки беспокойно сжимались и разжимались… Его отец подошёл к нему, занёс сапожище и обрушил его на страдальческое личико, раздавил маленькую нежную головку…

«Боже, Боже, спаси и помилуй!» — в мýке кричала Салли.

Но вот наконец и утро. Салли оставалось подождать совсем немного — до полудня.

Её решимость не ослабла ни на йоту. Она направилась прямиком в банк, стала за колонной и принялась ждать. В полдень поток служащих хлынул из банка, однако Филипа Остина среди них не было.

Салли начала бить нервная дрожь. Она положила руку на карман — пистолет был там. «Господи, пусть он выйдет, пусть выйдет, — в исступлении молилась она. — Пусть он выйдет прежде, чем я утрачу решимость».