Сквозь тьму с О. Генри

Несколькими днями позже мы отправились в ресторан Мукена. На этот раз я выдал им совершенно потрясающую бандитскую небылицу. Дойдя до середины рассказа, я остановился и повернулся к Портеру, словно память мне отказала и я позабыл очень важную подробность.

— Билл, помогите вспомнить! — сказал я. — Ведь это случилось в ту ночь, когда вы держали лошадей.

Даффи разразился громовым хохотом и уронил вилку. Потянувшись через стол, он хлопнул моего друга по плечу:

— Клянусь Юпитером, Билл Портер, вы всегда были мне подозрительны!

— Позвольте поблагодарить вас, полковник, за ваши любезные слова, — сказал мне Портер на следующий день. — Вы оказали мне грандиозную услугу. Этим утром я продал два рассказа, и помогло мне это сделать моё предполагаемое сообщничество с вами. Эти парни вообразили, что я и вправду входил в вашу банду. Вот теперь я стал воистину выдающейся личностью.

Но, конечно, ни за какие блага в мире Портер не открыл бы этим господам, что сидел в каторжной тюрьме Огайо. Боб Дэвис, я уверен, знал об этом — он чуть ли не признался мне как-то. Даффи и Холл лишь чувствовали, что Портера окружает какая-то тайна.

— Полковник, каждый раз, когда я захожу в многолюдный трактир, во мне поселяется жуткий страх, что появится какой-нибудь бывший узник и скажет: «Хэлло, Билл! Когда тебя выпустили из К. Т. О.?»

Но этого так и не случилось. Это нанесло бы непоправимый урон гордости Портера, особенно когда успех был для него ещё внове. После тёплого и оживлённого обеда у Мукена, после всей этой лёгкой, проникнутой юмором болтовни на него навалилась тяжкая депрессия.

Память прошлого и тревога за будущее, казалось, вечно омрачали для этого человека цветущее счастье настоящего.

Я в тот вечер был безоглядно весел. Накачался шампанским, настроение поднялось до невиданных высот, и я просил всех присутствующих джентльменов проводить меня на другой берег реки.[50] Портер двинул меня ногой под столом и пронзил острым, многозначительным взглядом.

— Полковник, я тут единственный бездельник, кроме вас, разумеется. Эти джентльмены — издатели, люди занятые. Я с радостью провожу вас и прослежу, чтобы вы не свалились за борт. Вода, знаете ли, не отдаёт свои жертвы обратно.

Когда мы пересекали на пароме Гудзон, он сказал:

— Я не хотел, чтобы эти господа были с нами в наши последние минуты.

— Господи помилуй, Билл, неужели вы собираетесь прыгнуть за борт и утащить меня за собой?

— Нет. Но, думаю, я бы не прочь это сделать.

Во время обеда он не притворялся, он действительно был весел, радость захлёстывала его, словно прибой. Но под этой разудалой волной всегда шло скрытое, тёмное течение; и когда Билл Портер оставался наедине с собой, оно зачастую утягивало его в мрачные глубины подавленности.

Глава XXХ

Он был человеком-призмой — превращал проходящий сквозь него свет в семицветную радугу. Но в отличие от стеклянной призмы Портер был непредсказуем. Его настроения играли то алым, то голубым, то жёлтым, иногда преобладал золотой цвет, иногда — индиго. Душа Билла обладала поразительным спектром различных нюансов — от светлого юмора до глубокой тьмы.

Причины изменений в его настроениях оставались для меня загадкой. По временам он так замыкался в себе, что что из него слова нельзя было вытянуть — тогда я уходил, кипя от бешенства. А через часок он появлялся у меня и одним добрым и ласковым словом убеждал сменить гнев на милость.

— Билл, есть в вас нечто от женщины — ваше поведение невозможно предугадать! — Это я так пытался задеть его.

Но Портер напустил на себя глуповато-жеманный вид:

— О, это придаёт мне интереса и загадочности, не правда ли, полковник?

Однако он тут же посерьёзнел.

— Иногда, Эл, жизнь видится мне в чёрном свете. Всё представляется бесполезным. В такие моменты я сам на себя и гроша бы не поставил. Иногда мне хочется убежать ото всех подальше, чтобы меня никто не трогал, а иногда я завидую вашему пренебрежению чужим мнениям, которое, как мне кажется, снискало вам дружбу столь многих достойных людей.

Будь его воля, Портер мог бы, гуляя по Бродвею, собрать целую коллекцию приветственных улыбок от самых больших знаменитостей. И однако же он сделал вышеизложенный комментарий, потому что полдюжины барменов обратились ко мне по имени.

Он был очень занят — торопился написать несколько рассказов к сроку, и я не видел его несколько дней. Я не терял времени зря: завёл весьма полезные знакомства среди салунной элиты. Как-то вечером я болтал с барменом в заведении напротив небоскрёба «Утюг». Мы оба — и я, и мой собеседник — с воодушевлением обсуждали радости и опасности налётов на поезда. И тут вдруг услышал осторожное покашливание. Рядом стоял Портер.

— Бармен — он ваш старый друг? — спросил он, когда мы вышли на улицу.

— Нет, я познакомился с ним вчера.