Сквозь века

— Мы все выдержим, — тихо сказал Артур, будто прочитав мои мысли, и приложил мою ладонь к своей щеке, а потом прикрыл глаза, наслаждаясь теплом. — Справимся со всеми трудностями. Ты только верь.

Мы ненадолго застыли во времени и пространстве, не желая отпускать прекрасный момент единения. Однако ночь брала свое и, заставив меня все же выпить чай и съесть хоть одну булочку, которую Артур собственноручно намазал маслом и украсил сыром, инспектор велел мне ложиться спать. Один из юношей, обслуживающих вагон, проворно приготовил наши постели, которые располагались в соседних комнатах, разделенных лишь перегородкой, после чего я переоделась за ширмой и с удовольствием легла. Сон пришел почти мгновенно, унося измученную меня в царство подсознательных фантазий.

Мне снился Томас Марлоу, его красивые глаза и улыбка, благодаря которой на щеках появлялись волнующие ямочки. Томас был молод, полон сил и очень красив. Во сне я ощущала себя очень уютно рядом с ним, легко и весело. Я видела любовь в его взгляде, чувствовала нежность неловких прикосновений и умилялась его смущению.

Однако во сне я четко видела, что мой жених из прошлого менялся во время работы. Становился очень серьезным и даже немного отрешенным. На лбу залегала глубокая складка, брови сдвигались к переносице, а глаза ничего больше не видели, кроме украшения, над которым он работал. Оказывается, я любила наблюдать за процессом создания нового аксессуара, но только за этим. Как вкладывалась в него чужая магия, проклятие, пророчество или что-то еще, Томас смотреть не позволял.

Сон получился обрывочным, состоящим из кусочков, то веселых и радостных, то не очень. Прежде чем проснуться, я увидела глаза Томаса близко-близко. Он обхватил мое лицо обеими руками и вынудил внимательно слушать:

— Запомни, Оливия, хорошо запомни! Не смей забывать! Ни в коем случае не забывай! Пламя больше не заковано…

Лицо Томаса начало таять, ускользать от меня. Я больше не чувствовала его ладоней на своих щеках.

— Оно не подчинится…

Теперь в голове остался только голос и тьма:

— Когда придет время, ты поймешь…

«Когда придет время, ты поймешь…» Я проснулась глубокой ночью, неторопливо села на постели, подобрав под себя ноги и укутавшись в одеяло. Поезд прибыл на какую-то станцию. Перрон был практически пуст, только пара невыспавшихся рабочих, что проверяла пути и заглядывала под вагоны, и начальник станции, который стоял в дверях небольшого домика и грел руки о дымящуюся кружку.

Я бросила взгляд на проем между комнатами купе и увидела дрожащие блики на стене. Скорее всего, у Артура горела свеча на столе. Он все еще не спал. Первым порывом было подойти к нему, но потом я передумала. Мое появление только обеспокоит его лишний раз. Поезд снова отправился в путь, а я невольно окунулась в воспоминания.

Аддлтон — северный город. Очень красивый, но красота его сурова. Даже несмотря на то, что Вичпорт не так уж далеко, климат в городах совершенно разный. Столица Аврии находится у подножия покрытых снегом гор, а тот самый ледник, в котором меня обнаружили, виден из окна городской башни. Я поежилась, вспоминая каменный город, почти постоянно припорошенный снегом. Холодные серые стены, много площадей, на которых по приказу его величества выставляют скульптуры, сделанные из льда, и воздвигают горки для детей. Даже если учесть, что выглядит столица неприветливой, люди в Аддлтоне очень даже дружелюбные, гостеприимные и веселые. А еще они очень любят свой город и всячески содействуют его процветанию.

В то время, когда я жила в столичном магистиуме, будущая королева попросила магов создать оранжерею, в которой бы круглый год цвели южные растения и цветы. В строительстве этой оранжереи участвовали жители Аддлтона, а магам досталась задача создать и поддерживать нужную температуру для того, чтобы мечта ее высочества осуществилась. Сама я так и не побывала в этом чудесном месте и сейчас вдруг почувствовала острое желание посетить оранжерею.

Стараясь загнать как можно глубже мысли об Огюсте и неизбежной встрече с ним, я попыталась вспомнить то немногое хорошее, что было в моей жизни в столице. Я помнила свежий, слегка морозный воздух по утрам, фырканье лошадей, переступающих с ноги на ногу в конюшнях, и песни громогласного конюха. Голос у него был низкий, глубокий, от которого мурашки разбегались по спине и пробуждались странные, немного тоскливые эмоции. В то время я вообще считалась странной, и мне самой все вокруг казалось странным. Прошло двадцать пять лет, а на душе ничего не изменилось. Только тоска появилась, как будто я возвращалась в родной дом, в котором никогда не была по-настоящему счастлива.