В конце концов, ведь ничего особенно страшного не произошло. Всего лишь звук, не более. Не думаю, что кто-нибудь из прочитавших эти строки (если их суждено кому-то прочитать), поймет, что пережил я, или какое воздействие случившееся произвело на меня. После ужина я вышел на палубу, чтобы покурить перед сном. Ночь была очень темная… Настолько темная, что, стоя под шлюпкой, я не мог различить офицера на мостике. Кажется, я уже писал, какая необыкновенная тишина царит над этими скованными льдом морями. В любых других уголках мира, даже в самых пустынных, в воздухе всегда чувствуется какая-то вибрация, какое-то легчайшее гудение, то ли от отдаленных поселений людей, то ли от шелеста листьев на деревьях, то ли от крыльев пролетающих птиц или даже от шелеста травы под ногами. Человек может даже не замечать этого шума, но, если его вдруг не станет, почувствует беспокойство. Лишь здесь, в арктических морях, полная бездонная тишина нависает над тобой во всей своей страшной реальности. Твоя барабанная перепонка напрягается, чтобы уловить хоть какой-то шум, и возбужденно реагирует на любой звук, который раздается на судне. Вот в таком состоянии я стоял, облокотившись о фальшборт, когда на льду, почти прямо подо мной, раздался вопль, громкий, истошный вопль. Мне показалось, что начался он с такой ноты, которую не взяла бы ни одна оперная примадонна, а потом начал становиться все тоньше и тоньше, пока не превратился в какой-то то ли стон, то ли вой. Так, наверное, мог бы звучать последний крик какой-нибудь заблудшей души. Этот жуткий вопль до сих пор у меня в ушах. Печаль, неизъяснимая печаль слышалась в нем и еще страстное желание. Но помимо этого я различил в нем и нотки какого-то дикого торжества. Раздался он совсем близко от меня, однако, как я ни всматривался в темноту внизу, ничего рассмотреть мне так и не удалось. Я немного подождал, но звук не повторялся, поэтому я пошел вниз, потрясенный больше, чем когда-либо в жизни. Направляясь в кают-компанию, я столкнулся с мистером Милном, который шел на вахту.
– Ну что, доктор, – сказал он, – может, и это забобоны? Вы слышали этот вой? Может, вы и его назовете суеверием? Теперь-то вы что об этом думаете?
Я был вынужден извиниться перед честным парнем и признать, что так же озадачен, как и он. Возможно, завра все это будет восприниматься по-другому, но пока я даже не решаюсь записать все те мысли, которые приходят мне в голову. Через несколько дней, когда надо мной не будет довлеть всеобщий страх, я стану презирать себя за это малодушие.
Беспокойная и тревожная ночь закончилась. Все еще думаю о том странном звуке. Капитан тоже не выглядит отдохнувшим: лицо у него осунулось, глаза покраснели. Я не рассказал ему о вчерашнем происшествии и не буду этого делать. Он и так достаточно взволнован: то встает, то садится, буквально не находит себе места.
Утром, как я и ожидал, на льду увидели большую трещину, поэтому снялись с якоря и прошли около двенадцати миль в западно-юго-западном направлении, но там путь преградила огромная льдина, не меньше любой из тех, которые мы оставили за кормой. Она полностью перекрывает коридор, поэтому нам ничего не остается, как только снова бросить якорь и ждать, пока она расколется, что, скорее всего, произойдет в течение ближайших двадцати четырех часов, если не изменится ветер. В воде заметили нескольких тюленей-хохлачей{458}
, одного удалось подстрелить. Это огромное животное, его длина – больше одиннадцати футов. Это злобные, агрессивные создания, говорят, что силы у них больше, чем у медведя. К счастью, они достаточно медлительны и неуклюжи, и на льду охотиться на них достаточно безопасно.Как считает капитан, это не последние наши неприятности, хотя, что ему внушает эти мысли, я не понимаю, ведь все остальные на борту уверены, что нам чудесным способом удалось спастись и скоро мы окажемся в открытом море.
– Я полагаю, доктор, вы думаете, что все опасности позади? – сказал он, когда мы остались одни после обеда.
– Надеюсь на это, – ответил я.
– Не стоит быть в этом так уж уверенным… Хотя, несомненно, вы правы. Да, скоро наши любимые смогут обнять нас. Но кто знает, кто знает…
Какое-то время он сидел молча, задумчиво покачивая ногой.
– Послушайте, – продолжил он. – Это опасное место, даже при самых лучших условиях… Коварное и опасное место. Я знаю случаи, когда в такой же ситуации люди погибали в считанные минуты. Достаточно легкого движения, одного легкого движения льдины – и судно идет на дно со всем экипажем, и только пузыри на зеленой воде указывают на то место, где оно затонуло. Вот интересно, – нервно усмехнувшись, продолжил он, – я столько лет плаваю в этих местах, а никогда не задумывался о завещании… Не то чтобы я мог похвастать какими-то особыми сбережениями, и все же, когда человек постоянно подвержен опасности, хорошо быть готовым ко всему, вы не находите?
– Конечно, – сказал я, не понимая, к чему он клонит.