Сквозь время

А сон уже бежит дальше. Я вижу двухпалубный теплоход с короткой, откинутой назад трубой, пытаюсь вспомнить его название, но тут же возникают новые видения. Форштевень судна режет воду, поднимая белые вспененные буруны…

С непостижимой, фантастической быстротой мелькают шлюзы канала имени Москвы. Потом они сменяются невысокими, аккуратными домиками. Какой-то внутренний голос подсказывает: “Село Волгино-Верховье, Великолукской области”. Мне никогда не приходилось бывать в этом селе, но со странным спокойствием я рассматриваю вывеску над правлением колхоза “Волга”…

Бежит под гору проселочная дорога. Болото, поросшее осокой и белокопытником… Деревянный сруб над неглубоким колодцем… Тихо струится прозрачная вода. Оттесняя все, возникает надпись: “Исток Волги”. Ниже — еще какие-то слова. Я пытаюсь их разобрать… и просыпаюсь.

Первое, на что я обратил внимание, были часы. Мне казалось, что сон длился очень долго, но стрелка передвинулась только на две минуты.

Я лежал, вспоминая сон. В нем не было никаких искажений, обычное для снов хаотическое нагромождение фантастики совершенно отсутствовало — и это было самым фантастическим…

— Почему у вас такой задумчивый вид? — спросил меня Трах за завтраком.

Я объяснил. Трах слушал внимательно, но, в конце концов, откровенно рассмеялся.

— Вы шутите, Константин Петрович, — сказал он. — Допускаю, что можно увидеть во сне канал, по которому вы десятки раз проплывали, но исток Волги в каком-то селе Волгино-Верховье… Это уже вы приукрашиваете.

— Могу дать слово, — возразил я.

— Зачем? Мы проверим иначе.

Трах ушел в свою комнату и через несколько минут вернулся с путеводителем по Волге. Быстро перелистав страницы, он прочел:

— Великолукская область. Село Волгино-Верховье. Колхоз “Волга”. На болоте — деревянный сруб, обнесенный террасой. Сруб поставлен над колодцем. У колодца надпись: “Исток Волги. Колодец, разрушенный гитлеровцами, восстановлен. Июль 1942 года”… Ну, что вы теперь скажете?

Я молчал. Присниться может всякое, но такой точный сон… В него действительно трудно поверить.

— Признайтесь, что вы пошутили, — смеялся Трах. — Кинокартины бывают документальные, а вот сны…

Мне почему-то не хотелось соглашаться, и я рассказал Траху, как однажды видел во сне, что у меня выпал зуб, а через неделю зуб действительно заболел, и пришлось обращаться к дантисту.

— Подумаешь, чудеса! — фыркнул Трах, пренебрежительно пожав плечами. — Это же очень просто. Днем вы заняты тысячами дел, вам некогда прислушиваться к сигналам организма — особенно, если эти сигналы слабы. И начало болезни часто ускользает от сознания. Иное дело ночью. Заболевший орган продолжает посылать в мозг импульсы возбуждения, и они уже не подавляются более сильными импульсами, идущими от внешних органов чувств. Отсюда и соответствующие сновидения. Вы говорите — зуб… Мне приходилось читать о десятках подобных историй. Немецкий естествоиспытатель Конрад Геснер описал, например, такой случай: человеку приснилось, что змея укусила его в грудь, а через два дня на груди действительно появилась язва. Или другой случай…

— Как же тогда объяснить мой сон? — перебил я.

Трах рассмеялся.

— Очень просто. Вы его выдумали…

Но я ничего не выдумал. Мне и в самом деле приснилось то, чего я никогда не видел, но что существовало в действительности. Весь день я думал об этом. Мысли вновь и вновь возвращались к странному сновидению. К вечеру я уже с трудом мог заставить себя сосредоточиться на чтении.

За ужином Трах спросил меня:

— Ну, какие чудеса вы увидите в эту ночь?

Я ответил шуткой, хотя настроение у меня было совсем невеселое. Терпеть не могу происшествий, выходящих за пределы здравого смысла.

Заснул я очень крепко, ночью мне ничего не снилось. Но утром… Утром все повторилось. Я проснулся по звонку будильника, было ровно семь часов. Присев на кровати, я снял будильник, чтобы перевести стрелку… и сейчас же прямо с будильником в руках — заснул. Сон ворвался в сознание властно, по-хозяйски.

…Лунная дорожка пробежала через реку. На крутом склоне амфитеатром раскинулся город. Тихо звучит знакомая мелодия… Золотая россыпь огней отражается в темной воде… Горький… Я безошибочно угадываю город. И как бы в подтверждение моей догадки ночь сменяется полднем.

Теперь я отчетливо вижу Нижнюю набережную с пассажирскими дебаркадерами. Над рекой поднимаются каменные громады многоэтажных зданий. А выше — стены старинного Кремля.

Внезапно они исчезают… Мелькают пневматические перегружатели. Широкие пасти всасывают вместе с воздухом желтый поток зерна…

Желтое превращается в синее — струится вода… Нет, это все тот же поток зерна, только теперь пшеница окрашена лазурью. За исключением цвета — все необыкновенно реально, жизненно, отчетливо…